Через три дня, на четвертый день после прибытия делегации в столицу, согласно ранее достигнутых договоренностей, с утра, уральские бояре и боярыня прибыли на аудиенцию к государю. Прием происходил в Большой палате царского дворца. От входа с обеих сторон, вдоль стен стояли крытые красным сукном лавки, на которых при больших приемах сидели разодеты в шелка, парчу, бархат и меха бояре, думные и ближние люди, окольничьи, стольники и прочие приближенные к особе правителя. Но на этом приеме вся эта свита отсутствовала. Присутствовали только знакомцы уральских бояр Алексей Адашев с отцом Сильвестром, да около трона стояли недвижимыми статуями пара рынд в белоснежных шелковых кафтанах, держащих в руках небольшие посеребренные топорики. 'Витязи' от входа прошли по устилавшим пол палаты, восточным, дорогим узорчатым коврам, к широкому, покрытому резьбой, вызолоченному креслу или скорее трону, на котором восседал сам царь Иван Васильевич, одетый в бархатный, обшитый парчою, выдержанный в желтом тоне цветов, богато изукрашенный золотой вышивкой и унизанный множеством золотых блях и драгоценных камней расстегнутом ферязи, из под него выглядывал богато расшитый золотой и серебряной нитью атласный зипун с пристегнутым к нему стоячим ожерельем, из бархата, с атласным подкладом обшитый жемчугом. Под зипуном виднелась тоже желтая шелковая рубаха, под ней виднелись такого же цвета шелковые штаны, заправленные в темно-желтые легкие сафьяновые сапоги. На голове усыпанная жемчугом шапка, желтой парчи, расшитая золотом с опушкой из седого, искрившегося в лучах падающего из окон света, соболя. Руки, с пальцами унизанных перстнями с бриллиантами, яхонтами, смарагдами и другими искрящимися камнями, спокойно лежали на мягких подлокотниках кресла-трона. Царь принял, поклонившихся поясным поклоном, бояр, ласково, даже не нужно было быть гениальным психологом, что бы прочитать на лице правителя его удовлетворение отличным выполнением его распоряжений и удовольствие видеть понравившихся ему бояр со смесью любопытства, чем еще эти нетипичные бояре удивят его. И впрямь, подарки, поднесенные ими смогли удивить московского владетеля. Супницы, чаши, чашки, тарелки, блюда и блюдца, вазы под фрукты, разнообразные салатницы и соусники, лотки под рыбу и мясо, чашки чайные и кофейные с маленькими тарелочками, кофейники и заварочные чайники, сахарницы, сливочники, розетки и многие иные предметы входящие в столовый, кофейный и чайные сервизы, объединенные попаданцами в малый царский сервиз на дюжину персон, все из тончайшего белоснежного фарфора, с такими тонкими стенками, особенно это относилось к кофейным и чайным чашкам, что они просвечивались на солнце. С замысловато изготовленными ручками и расписанными не просто цветочками, а разнообразными, ни разу не повторяющимися миниатюрными пейзажами, с нарисованными золотом на внутренней и внешней сторонах донцев вензелей Ивана IV. Показ, осмотр, пояснение заняли полтора часа. И все эти полтора часа царя бодрила, поднимая настроение мысль, что вот все это великолепие, не привезено из далекого Китая, а сделано, хоть и в далеких от Москвы краях, но входящих в земли Московского царства, руками и умом его подданных. И в конце концов это просто огромная прибыль казне, когда все эта красота пойдет через купцов в заморские земли. И если с приемом этого подарка ни каких проблем не возникло, то передача следующего подарка, парфюмерно-косметического набора для царицы, сперва несколько озадачило Ивана, как передать его супруге и при этом объяснить, показать и пояснить, что для чего и как применяется. Данная задача непосильна любому мужчине во все времена. Но эти заморские бояре предусмотрели и это. По дозволению государя в зал пригласили прибывшую с ними вдовую боярыню Иванцову, которую представили государю и после принятия подарка для государыни, Иван Васильевич милостиво соизволил допустить боярыню до Анастасии, вместе с парфюмерно-косметическим подарком. А оставшиеся мужчины перешли на одну из своих излюбленных тем, обсуждения привезенного уральцами оружия и припасов к нему. Проговорили долго, государь даже не пошел к обедне, перенес обед и отменил прием какого то 'немцина', которому было назначена короткая аудиенция перед обедней. Итогом стало назначение на завтра с самого раннего утра, почти сразу после заутренней, стрельб и приемки привезенных пушек и ружей. На чем царь, пребывая в очень хорошем настроении, и отпустил 'витязей'.

Через час прибывшие в резиденцию бояре развернули кипучую деятельность по организации завтрашнего мероприятия. Уже сегодня нужно было отправить на место не только пушки и ружья с расчетами, охраной и боеприпасами к ним, но так же и плотников для возведения временных помостом, устройства навесов со столами, постройки мишеней-макетов. Поваров и прочих слуг для организации 'полевого' завтрака и обеда для всех присутствующих. Заодно и прорекламировать между московской знатью свои новинки, мельхиоровые 'уральские' столовые приборы. Комплект, которых в виде трех ложек, четырехзубой вилки и столового ножа, привычных попаданцам размеров и видов, планировалось после обеда подарить всем присутствующим на нем. Но так как все эти подготовительные мероприятия были известны заранее и проведена работа по их организации, то вся забота бояр, в основном Граббе, свелась к отданию указаний о проведении той или иной деятельности и подготовка закрутилась. А сами бояре прошли в трапезную, где после проведения гигиенической процедуры, просто помыли с мылом руки и лицо, сев за накрытый стол, приступили к трапезе.

И если бояре вернулись из Кремля в этот же день, то боярыня Вера прислала записочку, что остается ночевать в царском дворце. На завтра заскочила буквально на полчаса, сменила бельё и захватив дополнительно пару коробов косметики с парфюмом, запасное бельё, умчалась обратно в Кремль. Окончательно она вернулась в представительство только через два дня, прекрасно закрепившись на женской половине царского дворца в Московском Кремле. Как и предполагали попаданцы, преподнесенные царице крема, тушь, тени, помады, духи и прочая парфюмерно-косметическая хрень, не только пришлись государыне по вкусу, но и породили массу вопросов, на которые могла ответить только боярыня Иванцова. За те трое суток, проведенных в гостях у царицы, Вера сумела стать не только личным консультантом-косметологом у Анастасии, но и перезнакомилась со всем её окружением из родовитых боярынь, подарив кому фарфоровую баночку крема, кому фарфорово-стеклянную тубу с губной помадой, кому серебряную коробочку со встроенным зеркальце пудры или туши или теней, кому золотого или серебряного стекла малюсенькую бутылочку с духами, кому бутылочки с шампунем или куски пахучего мыла, упакованного в специально раскрашенную бумагу. Аристократки, принявшие подарки с явно выраженным высокомерием, от ни кому не известной худородной боярыни, уже на второй день сменили своё отношение к ней. И не в последнею очередь этому способствовали и переданные подарки, опробованные своими владелицами. Тем более что мужья просветили свои вторые половинки по уральским боярам и их русском происхождении, с указанием 'родственников' из числа самых родовитых родов Московии и Литвы. Сработала тут и легенда о роде самой Вере и её покойного мужа, уже на второй день после приезда делегации, 'ушедшая' со двора резиденции уральского представителя. А к концу дня, особенно когда Вера ознакомила царицу, а заодно и остальную публику, со всем ассортиментом парфюмерии и косметики, объяснив, что для чего и показав как этим пользоваться, у боярынь появились и заискивающие нотки, в надежде получить что-либо ещё из вожделенной 'косметики' и 'парфюма'. Пояснение Веры, что она дарила им лично свои вещи и больше у неё нет, вгоняли женщин в унылее. Но дальнейший рассказ уральской боярыни о том, что она доподлинно знает, что воевода Черный привез целый паузок подобного товара и его можно приобрести на Уральском подворье, вернее в лавке, совсем недавно пристроенной к стене подворья. Правда цена уж очень велика, но и товар того стоит, где еще можно найти такой, повышал им настроение и они, соблюдая очередность, и только после окончания речи царицы или более родовитой, продолжали засыпать Веру вопросами. Результаты которых сказались буквально на следующий день. Выразившийся в буквальном наплыве московской знати со своими вторыми половинками в лавку уральцев, благо она была построенная в основном во дворе усадьбы и выходила в переулок только фасадом с входной дверью, была просторна, даже отведено место, с новомодными мягкими 'уральскими' креслами, в которых уставшие мужья могли дождаться своих вторых половинок, потягивая не плохое вино или мёд или какой-либо безалкогольным напиток. При этом в полголоса, общаясь между собой, в полглаза приглядывая за супругами, чтобы не сильно на много облегчили бы им их калиту. Но все равно прибыл от лавки шла очень и очень великая, какой муж откажет своей дражайшей супруге в приобретении просимого товара, притом, что товар этот быстро вышел в разряд статусных вроде богатых шуб или персидских и туркестанских аргамаков.

Утро следующего дня было отличное, видимо и день будет солнечный, теплый, наконец-то распогодилось. Подготовка к приемке стрельбой орудий и ружей была закончена, только около полевых столовой и кухни суетилась прислуга, оканчивая сервировку столов и приготовления завтрака.

И вот замахали красными флажками дозорные, значить царский кортеж вот-вот прибудет на место приемки. Наконец появился царский поезд, в голове которого на черном аргамаке, в окружении постельной стражи на однотонных с царских скакуном аргамаках, ехал Московский государь Иван Васильевич, одетый в лазоревый бархатный ездовой кафтан на тафтяной подкладке с атласной подпушкой в цвет бархата, с пуговицами, украшенными мелкими речными жемчужинами. Полагаемое к кафтану ожерелье на государе по причине теплой, даже жаркой погоды не было. За ними и его телохранителями следовала остальная свита из бояр, дьяков, окольничьих, стольников, воевод, подьячих и прочих людишек входящих в окружения Московского правителя. Родовитые на хоть и разноцветных, но тоже превосходных лошадях, остальной люд на хороших боевых конях, ни в коем случае не похожих на клячи крестьян и простых горожан. После поклонов и приветствий со стороны 'витязей' и милостивых ответов на них царя, государь во главе свиты, проехали до установленных под навесами столов уже сервированных к завтраку. Быстренько позавтракав, Иван Васильевич, а за ним и свитские вышли из-за столов и царь во главе большей части свиты, меньшая поскакала в сторону орудийных рядов, направился к установленным под полотняными навесами от солнца, деревянным трибунам, поднявшись на которые, Иван IV со свитой и присоединившимися к ним 'витязями' стали рассматривать, правитель, 'витязи' и некоторые из свитских, в подзорные трубы, полученные от попаданцев в прошлом году, остальные не вооруженными оптическими приборами глазами, выстроенные в ряд чугунные пушки. Как и было заказано, были отлиты три калибра чугунных пушек по 180 орудий каждого калибра с лафетами: 3 фунтовые пушки калибром 72-мм для конных полков, полковые 6 фунтовые пушки калибром 94-мм для стрелецких полков и полевые 12 фунтовые пушки калибром 120-мм. Три колонны орудий по шесть в ряд, растянулись на добрую версту. И вот загрохотали пушки изрыгала из орудийных стволов огонь и дым, в расположенные в отдалении мишени-макеты полетели ядра, затем гранаты и в заключение картечь. Каждая пушка произвела по десять выстрелов ядрами и по пять гранатами и картечью, после чего её осматривали войсковые пушкари и мастера из Пушкарского двора и постоянно признавали орудие годным к эксплуатации, не найдя ни каких трещин, раковин и иных каверн с огрехами. И так пушка за пушкой, ствол за стволом, все пятьсот сорок орудий. Благо, что сразу стреляло по восемнадцать орудий и темп стрельбы поддерживали как в бою, не более чем три минуты, выстрел из пушки любого калибра. Правда, все три дня, ушедших на приемку пушек государь не присутствовал. Посмотрев до полудня на пушечные забавы, государь отобедал и соизволил самолично осмотреть привезенные ружья и даже собственноручно испытать парочку из них. За ним к ружьям потянулись и свитские и к добавлению к пушечной канонаде, загрохотала ружейная пальба. Часа через два государю видимо надоело смотреть на довольно однообразную пальбу и он отбыл в Кремль, поручив некоторым из сопровождавших его свитским продолжить госприемку оружия.

В итоги еще неделю звучали выстрелы на этом многострадальном лугу. Если пушки проверили за три дня, то ружья проверяли все семь дней, от рассвета и до заката, все-таки их количество в три тысячи штук по нынешним временам было просто огромным. Еще месяц ушел на утрясание расчетов за поставленное оружие, порох, ядра, гранаты и картечь с пулями к этому оружию. И вот последний спор разрешен, и серебро поехало из государевой казны в Московский филиал 'Русско-Азиатского коммерческого банка', где и легло в каменных подвалах с монетами от проданной косметики с парфюмерией и другим золотом и серебром, попавшим в эти подвала разными путями.

Но окончания расчета Черный дожидаться не стал. На второй аудиенции у государя, сразу после окончания сто процентного приема привезенного оружия, он выпросил у Московского правителя разрешения на 'отпуск' себе и трем десяткам уральским боярам для поездки в 'заморские земли, бывшего княжества Заморья, для сбора и вывоза в русскую землю оставшихся людей русской крови'. А главное для 'мести проклятым католикам-схизматикам, папистам-испанцам, за безвинно загубленные жизни русских людей и получению с них платы их кровью, золотом, серебром, каменьями драгоценными с жемчугом и иными товарами'. Оставив за себя своего первого товарища, получив на эту временную замену государеву грамоту, полковник не стал и дня задерживаться в Первопрестольной и в конце июня, захватив необходимый груз, вышел в Холмогоры на легком речном ушкуе, куда и прибыл в середине июля, к окончанию ходовых испытаний сорока орудийного белоснежного красавца рейдера.

Перед отъездом между воеводой уезда и его первым товарищем, за столом в кабинете Граббе, состоялся разговор, выдававший то нервное напряжение, владевшее последнее время и одним и другим. Начал беседу Черный: - Эдуардович, ты конечно извини, но давай ещё раз обговорим, что нужно сделать в первую очередь.

– Владимирович, да сколько можно. И так уже обговаривали много раз, а ты опять за старое.

– Я повторно извиняюсь, но давай обговорим это ещё раз. Мне на душе полегче станет. Сам посуди, сколько сил, времени ушло, и приходится уезжать.

– Так не ходи ты в эти Карибы- возразил Золотой.

– Да нельзя, я командир, мне в этом деле первым идти нужно, ни кому нельзя перепоручить. Так что настраивался годика два-три в одно лицо рулить всем анклавом.

– Да я уже настроился - пробурчал Золотой- куда уж более настраиваться.

– Да не бурчи ты Эдуардович как старый дед, не к лицу. У тебя впереди вон сотни лет активной жизни, а ты бурчишь.

– Да как же сотни, а кто это проверял, мало ли что Абель наговорить. Ему по профессии говорить надо. А то ночку поскакал, по пел, по выл на луну. И вот пожалуйста, живи и не тужи о здоровье сотни годков. Что-то не сильно верю я в это Меч.