— Твоя доблесть и счастливая звезда вместе с благосклонностью богов помогли тебе вернуть свое исконное царство, победить и взять в плен твоего врага. Ты можешь расправиться со мной так, как только пожелаешь, однако я, полагаясь на твое милосердие и великодушие, осмеливаюсь склониться перед тобою с мольбой и хочу прежде всего поцеловать эти руки победителя, — и она стала целовать ему колени и руки, произнося жалобные речи. Она была в цвете своих лет и в те дни считалась самой красивой и обольстительной женщиной во всей Африке.

И подобно тому как некоторых украшают радость и беззаботный смех, так слезы сделали ее еще прекраснее, и Масинисса, будучи молодым и, по натуре нумидийцев, легко попадающим в сети любви, видя перед собой такую красоту, не мог отвести от нее своих жадных взоров и без конца восхищался и любовался ею. И так он не заметил, как загорелся страстью к ней, и жаркое пламя, которому нет равного, охватило его влюбленное сердце. Он поднял ее с земли и приободрил, настаивая, чтобы она продолжала свою речь.

Тогда Софонисба сказала ему так:

— Если мне, твоей пленнице и рабе, позволено будет, о господин мой, просить тебя и умолять во имя царского сана, который еще так недавно имели мы и который ты имеешь теперь, во имя права называться нумидийцем, что и тебе и Сифаксу одинаково дорого, во имя богов — хранителей и покровителей этого города, что встретили тебя здесь такой удачей, таким радостным успехом и благополучием, каких не выпало на долю Сифакса, — будь милостив ко мне. Не о большой вещи прошу я тебя. Расправься со мной так, как тебе это позволяет твоя власть и как требуют обычаи войны. Вели меня ввергнуть, если хочешь, в ужаснейшую темницу, вели принять смерть в самых жесточайших муках, какие ты только измыслишь. Пусть смерть, что мне грозит, будет горькой, жестокой и свирепой, — она будет мне слаще жизни, ибо я готова умереть какой угодно смертью, Лишь бы не попасть в гордые руки римлян и не очутиться в их страшной власти. Не будь я даже супругой Сифакса, все равно я скорее решилась бы положиться на волю нумидийца, рожденного, как и я, в Африке, чем любого чужеземца. Я знаю, что ты понимаешь, чего карфагенянка и дочь Гасдрубала должна ожидать от неумолимых римлян и как ей следует опасаться их жестокости. О господин мой, если у тебя есть сестры» подумай, что их тоже может постигнуть столь же печальная и страшная участь, как моя. Таково колесо Фортуны, которая меняется с каждым днем, принося то мир, то войну, то горе, то счастье, то плохое, то хорошее, то возносит высоко, то низвергает в бездну. У тебя перед глазами живой и разительный пример Сифакса, который не мог стяжать прочного счастья в этом подлунном мире. Он был самым могущественным и богатым царем в Африке, а теперь самый жалкий и несчастный из смертных. Но это не заставит меня ни предсказывать, ни предугадывать твоих будущих бед, напротив, каждый день я буду молить богов, чтобы ты и твои потомки благополучно царствовали в Нумидии. Так избавь же меня от рабства у римлян, и если нет другого пути для этого, кроме моей смерти, повторяю, я приму ее с радостью.

С этими словами она взяла правую руку царя и несколько раз ее нежно поцеловала. И мало-помалу ее просьбы стали переходить в обольстительные и пленительные ласки, так что душа юного воина и победителя не только была охвачена жалостью и милосердием, но и оказалась совершенно неожиданно опутанной чарами любви. Победитель был покорен и пленен побежденной, и господин — своей рабой. Дрожащим голосом он так ей ответил:

— Полно, о Софонисба, не плачь больше и отгони от себя страх, ты не только не попадешь в руки римлян, но, если захочешь, я возьму тебя в законные супруги, и ты будешь жить не пленницей, а царицей.

И произнеся эти слова, он обнял и поцеловал рыдающую Софонисбу. Она же по лицу, по движениям, по прерывающемуся голосу своего нового возлюбленного поняла, что душа нумидийца воспылала к ней жаркой любовью, и, чтобы еще больше раздуть это пламя, в порыве преданности, которая могла бы смягчить и жестокое сердце свирепого тигра, вновь упала ему в ноги и стала эти ноги в железных поножах целовать и обливать горючими слезами. Так она долго рыдала и вздыхала. Наконец, поднятая им с земли, сказала:

— О, слава и честь всем царям, которые есть, были и будут, и тебе, Карфаген, моя несчастная родина, заслуживающая надежной помощи и ввергнутая теперь в величайшие бедствия, если моя судьба после столь большого крушения, как видно, снова мне улыбается! Разве может быть большая милость, большая радость в моей жизни, чем то, что ты назовешь меня своей женой? Как была бы я счастлива, имея столь прославленного супруга! О, поистине благословенно и радостно мое падение, и горе мое исполнено величайшего счастья, если мне уготовано столь славное и бесконечно желанное супружество! Но так как боги ко мне немилостивы и уже близок роковой конец моей жизни, прекрати же, о господин мой, разжигать мою угасшую надежду, потому что я вижу себя в таком положении, что ты напрасно станешь бороться с волею богов. Величайшим благом буду я почитать, если ты умертвишь меня, и я умру от твоих рук или с твоей помощью, что будет мне большой отрадой, ибо это избавит меня от страха стать рабой римлян и очутиться в их власти, и душа моя спокойно отойдет в Елисейские поля. Моя последняя и единственная просьба к тебе, все, о чем я тебя молю, — это избавить меня от римских легионов и от подчинения римлянам. Это начало и конец всех моих просьб и всех моих молений. Другая возможность, которую ты и твое милосердие мне предоставляет, — о ней я не только не дерзну просить тебя, но даже подумать не смею, ибо, говоря правду, мое положение не дозволяет мне сейчас так высоко подняться. Я молю бессмертного Юпитера и всех других богов, чтобы, за твое расположение ко мне, они дозволили тебе долго наслаждаться приобретенным царством и помогли расширить его до самых широких пределов.

Эти слова оказали такое действие на Масиниссу, что он не мог удержаться от слез и, из жалости к рыдающей женщине, заплакал сам и в конце концов так сказал ей:

— Оставь, моя царица, эти мысли и утри слезы, положив конец своей печали, и мужайся. Судьба твоя, столь ужасная и плачевная, изменится, и боги благословят тебя и сделают счастливой на всю жизнь. Ты будешь моей супругой и царицей, я клянусь тебе в этом и призываю в свидетели богов. Но если случится — о Юпитер, не допусти этого! — что я вынужден буду отдать тебя римлянам, знай, живой ты в руки им не попадешь!

С этими словами, в подтверждение своей клятвы, он подал Софонисбе правую руку и вошел с ней во внутренние покои дворца. Здесь Масинисса предался размышлениям, как ему исполнить данную Софонисбе клятву, и, охваченный тысячей дум и предчувствуя свое близкое падение, под влиянием страха и своей бешеной страсти в тот же самый день пред всеми назвал ее своей женой и отпраздновал пышную свадьбу, словно женившись на ней, он спасал ее от произвола римлян. Вскоре прибыл Лелий, который, узнав об этой свадьбе, был крайне возмущен и решил послать Софонисбу вместе с Сифаксом, как военную добычу, Сципиону. Но тронутый слезами и мольбами Масиниссы, просившего оставить все на суд Сципиона, отослал Сифакса вместе с другими пленниками и добычей в лагерь, а сам вместе с Масиниссой бросился завоевывать другие города царства, с намерением не возвращаться в лагерь до тех пор, пока вся провинция целиком не будет в руках римлян. Лелий еще ранее подробно сообщил Сципиону о состоявшемся браке, и Сципион сильно возмущался в душе столь поспешной свадьбой, удивляясь тому, что Масинисса не подождал Лелия и эта злополучная свадьба произошла в тот Самый день, когда была взята Цирта. Поступок Масиниссы тем более пришелся не по душе Сципиону, что ему были чужды столь низкие и недостойные страсти, ибо, когда он был в Испании, ни изящество, ни красота тамошних женщин не могли заставить его отступиться от своих честных и похвальных решений. Поэтому он считал поступок Масиниссы несвоевременным, неблаговидным и достойным порицания со стороны всякого, кто только узнал о нем. Но, будучи мудрым и осторожным, он решил затаить то, что у него было на сердце», ожидая лишь случая, чтобы положить всему конец.