Во что бы то ни стало он хотел дознаться, от кого она беременна, но, убей он ее или разорви на мелкие клочья, все равно не узнал бы, от кого она понесла. Отец надавал ей пинков и колотушек и, кажется, не оставил на голове ни одного целого волоска. Но — увы! — он мог бы, если бы захотел, терзать и даже душить ее, но поистине иного ответа он от нее добиться бы не смог. Слух об этом случае прошел по всему Миддельбургу, и на каждом углу шептались, что дочь Антонио Вельцо забеременела. Ведь в этих местах, где такая простота и чистота нравов, как я вам говорил, редко случается подобная оказия, и если девушка на выданье вдруг оказывается беременной, она: считается опозоренной, и, как бы богата она ни была, ей гораздо труднее найти себе подходящего мужа, чем девушке невинной, хотя и бедной, — так высоко ценится честное поведение у этих людей.

Пьетро, узнав о беременности Марии, ощутил невыразимую радость, ибо ему показалось, что его цель достигнута и что теперь он сможет назвать женой свою возлюбленную, которую он любил более, чем когда-либо. Наступило время родов. Мария родила прелестного мальчугана, и все об этом узнали, а Пьетро никак не мог удержаться, чтобы не высказать огромной радости. Все решили, что он радуется позору своего врага, но у него было другое на уме.

Мать Марии уже заранее сговорилась с кормилицей, обещая ей платить по дукату в месяц, и отдала ей выкармливать внука, горячо умоляя получше ухаживать за ним. Итак, кормилица увезла ребенка в деревушку поблизости от Миддельбурга, так как Антонио не хотел, чтобы ребенок рос в его доме. Узнав об этом, Пьетро, у которого были соглядатаи, следившие за всем, что делается с его сыном, отправился на той же неделе, когда Мария родила, к кормилице и сказал ей:

— Выслушай, голубушка, внимательно то, что я тебе скажу, и смотри, если жизнь тебе дорога, никому на свете не проболтайся. Бережно храни этого ребенка и старайся, чтобы у него никогда ни в чем не было недостатка. Каждый месяц я буду давать тебе по два дуката, и ты увидишь, как я тебя отблагодарю, если ты будешь хорошо его пестовать.

И он любовно поцеловал своего сына и чрезвычайно довольный вернулся в Миддельбург.

Встав после родов, Мария уже больше не бывала на пирушках, не выходила из дому, разве только по праздникам рано поутру отправлялась в церковь и, прослушав мессу, тут же возвращалась домой, где жила как отшельница, никого не видя, кроме домочадцев, и даже отец не хотел, чтобы она появлялась в его присутствии. Кормилица хорошо ухаживала за малюткой и, зная, что Пьетро Симоне — одно из первых и уважаемых лиц в городе и враг Антонио Вельцо, очень удивлялась и никак не могла понять истинной причины, почему он так заботится о ребенке. Однако, видя, что она в накладе не остается и что Пьетро довольно часто навещает ребенка, постоянно принося ей маленькие подарки, она всегда дожидалась его с большим нетерпением. Малютка с каждым днем становился все краше. Мать Марии тоже два-три раза в месяц справлялась о внуке и не отказывала ему решительно ни в чем.

Прошло уже около десяти месяцев, как Мария родила, и однажды, когда Антонио был в отлучке, мать захотела, чтобы кормилица привезла малютку, что та и сделала. Добрая бабушка, увидя ребенка, взяла его на руки и, тихо всхлипывая, поцеловала. Потом понесла его в комнату Марии и, протягивая его дочери, сказала:

— Мария, возьми его, ведь это твой сынок.

Мария, увидя своего сына, который улыбался и делал смешные движения, какие обычно делают дети в столь нежном возрасте, совсем растрогалась и залилась слезами. Потом тихонько его поцеловала и, осушив слезы, сказала:

— О бедненький мой сынок, под какой несчастной звездой явился ты на свет божий? Какой грех совершил ты, что отец твой неизвестен, а дед так суров, что не хочет видеть тебя и считать своим внуком? Не будь моей матери, о крошка моя дорогая, тебя бы не было сейчас здесь, ибо я твердо уверена, что отец мой послал бы тебя в приют к нищим и мошенникам, а ты ведь плоть от плоти и кровь от крови его! Несчастная я! Если матери моей не будет, что станется с тобой? Кто будет о тебе заботиться? Я попала в немилость к отцу, и, если мать моя умрет, меня выгонят из дому и оставят на улице на произвол судьбы. Увы! Если бы я хоть знала имя того, кто дал тебе жизнь! Случалось ли когда-нибудь что-либо подобное? Слыханное ли дело, чтобы девушка забеременела и не знала от кого?

Этими и другими речами убаюкивала печальная мать своего сына, без конца нежно целуя его и вызывая у присутствующих слезы; однако, боясь, как бы Антонио не застал ребенка в доме, она передала его кормилице, которая рассказала Пьетро, когда тот однажды приехал навестить сына, все, что говорила Мария. А Пьетро только и ждал случая, чтобы попросить у отца ее руки.

Случилось вскоре, что Пьетро и Антонио с четырьмя другими гражданами были выбраны консулами Миддельбурга, магистрат которого считался первым в стране. Но хотя они были коллегами, они никогда друг с другом не разговаривали. И вот однажды рано утром Антонио отправился в консульство, где не оказалось никого из его коллег. Однако вскоре появился Пьетро и увидел прохаживающегося в полном одиночестве Антонио. Тогда Пьетро решил, что настал самый подходящий момент, подошел к нему и сказал:.

— Синьор Антонио, если вы соблаговолите меня выслушать, я охотно скажу вам несколько слов.

Возмущенный Антонио сердито сказал ему:

— Ступай и не надоедай мне. На какого черта ты мне нужен?

Тогда Пьетро продолжал:

— Синьор Антонио, выслушайте же меня, я скажу вам нечто приятное, и вы убедитесь в моем добром расположении к вам.

— Что приятного можешь ты мне сказать? — промолвил Антонио.

— Я хочу просить вас, — отвечал Пьетро, — чтобы вы отдали мне в жены вашу дочь Марию.

Антонио, решив, что Пьетро хочет его оскорбить, поднимая на смех и попрекая позором дочери, наговорил ему всяких грубостей и стал угрожать. Тогда Пьетро сказал:

— Синьор Антонио, я не шучу и говорю совершенно чистосердечно. Если хотите, я в присутствии нотариуса и свидетелей дам вам слово и возьму Марию как свою законную жену.

Тогда Антонио, смирив свой гнев, сказал:

— Пьетро, если ты действительно этого хочешь, я дам тебе в приданое за дочкой три тысячи дукатов и приму тебя как родного сына.