Вышло так, что Марьотто повздорил как-то с одним почтенным горожанином; слово за слово, они перешли от речей к действиям, и дело кончилось тем, что Марьотто ударил своего противника палкой по голове и нанес ему такую рану, что тот через несколько дней скончался. Марьотто скрылся, и судебные власти, усердно искавшие его, не могли его найти. Тогда сенаторы и подеста осудили его на вечное изгнание и вдобавок объявили врагом отечества. Как велико было горе этих двух несчастнейших любовников, только что перед тем тайно обвенчавшихся! Какие горькие слезы проливали они из-за столь долгой и, как казалось им, вечной разлуки! Только испытавший подобные удары судьбы может себе представить это. Горе их было столь ужасно и жестоко, что при последнем прощании они, лежа друг у друга в объятиях, несколько раз были близки к смерти. Однако, отдав должную дань своей скорби, они перешли к надежде, что со временем какая-нибудь счастливая случайность позволит Марьотто вернуться на родину, после чего оба условились, что Марьотто покинет не только Тоскану, но и вообще Италию и отправится в Александрию [104] , где у него был дядя по имени Никколо Миньянелли, весьма известный купец, имевший большое торговое дело. Затем, договорившись о том, как они будут переписываться на таком большом расстоянии, наши любовники расстались, проливая горькие слезы. Перед отъездом несчастный Марьотто посвятил одного из своих братьев во всю эту тайну, горячо умоляя его превыше всего заботиться о том, чтобы постоянно осведомлять его обо всем, что приключится с его Джанноццой. Отдав эти распоряжения, он пустился в путь по направлению к Александрии.

Прибыв туда, он разыскал своего дядю и, встреченный им любовно и радостно, осведомил его обо всем происшедшем. Тот же, будучи весьма благоразумным, выслушал его рассказ, досадуя не столько на содеянное им убийство, сколько на то, что Марьотто причинил вред многочисленным своим родственникам. Но, понимая, что упреки не помогут и прошлого не возвратить, синьор Никколо успокоился, постарался успокоить также Марьотто и стал раздумывать о том, как бы со временем найти способ поправить дело. Он доверил племяннику свои торговые дела и все время держал его при себе, так как тот сильно тосковал и почти беспрестанно проливал слезы. Не прошло и месяца, как он получил несколько писем от своей Джанноццы и от брата, что доставило великую отраду обоим любовникам во время столь тягостной разлуки.

И вот при таких-то обстоятельствах случилось, что отец Джанноццы, осаждаемый со всех сторон просьбами о руке дочери, которая всем отказывала под разными благовидными предлогами, в конце концов заставил ее дать согласие на брак с одним юношей, отказать которому она не имела оснований. Измученная жестокой борьбой, происходившей в ее удрученной душе, Джанноцца готова была предпочесть смерть подобной жизни. И так как она знала, что все надежды на возвращение ее дорогого и тайного мужа были напрасны и что, открыв отцу истинное положение дел, она не только ничему не поможет, но, напротив, усилит его гнев, Джанноцца решила, подвергая опасности свою честь и жизнь, помочь стольким несчастьям способом не только странным, но и опасным, жестоким и, надо думать, доселе неслыханным. Набравшись большой смелости, она ответила отцу, что готова исполнить его желание, а затем тотчас же послала за тем монахом, который был главным виновником всего дела, и весьма осторожно открыла ему свой замысел, умоляя его о милостивой поддержке. Услышав это, монах сначала проявил некоторое изумление, робость и нерешительность (как монахи это обычно делают), пока она не пустила в ход чудесную силу и чары святого мессера Иоанна Златоуста [105] , что заставило его сразу сделаться отважным и сильным и мужественно взяться за выполнение задуманного плана. И так как она его побуждала торопиться, монах быстро отправился к себе и самолично, как человек сведущий в этом деле, изготовил из разных порошков некий напиток, производивший такое действие на выпившего, что тот должен был не только заснуть на три дня, но и показаться всем настоящим покойником. И, приготовив этот напиток, монах послал его даме. Та же, предварительно отправив к своему Марьотто гонца с предупреждением и подробным сообщением о том, что она собиралась сделать, выслушала предписание монаха, как ей поступить, и с великой радостью выпила напиток, после чего на нее нашло такое оцепенение, что она замертво упала на землю. Тогда ее служанки подняли столь ужасный крик, что на этот шум прибежал старик отец с множеством слуг, и, найдя свою единственную и горячо любимую дочь уже мертвой, он, охваченный невиданным доселе горем, велел призвать скорее врачей, чтобы те пустили в ход различные средства для возвращения ее к жизни. Но так как ни одно из этих средств не помогало, то врачи решили, что девушка внезапно скончалась от удара. Весь день и всю ночь ее заботливо держали в доме, и так как налицо были все признаки, свидетельствующие о смерти, то на следующий день девушку похоронили с пышными погребальными обрядами в богатой гробнице в монастыре св. Августина при бесконечной скорби удрученного отца, при плаче и печали родственников, друзей и вообще всех жителей Сьены.

Среди ночи преподобный монах с помощью одного товарища извлек Джанноццу, как было заранее намечено, из гробницы и перенес ее в свою келью; и так как близился уже час, когда принятый напиток должен был прекратить свое действие, монах, пустив в ход огонь и другие необходимые средства, с величайшим трудом вернул девушку к жизни. Придя в сознание, Джанноцца через несколько дней, переодевшись послушником, отправилась с добрым монахом в Порто Пизано [106] , куда должны были зайти корабли, направлявшиеся из Аква-Морты [107] в Александрию, и так как все оказалось в порядке, она села на один из них. Но ввиду того, что морские путешествия обычно бывают, вследствие неблагоприятных ветров или остановок, связанных с погрузкой товаров, более продолжительными, чем этого хотелось бы путешественникам, случилось так, что корабль этот по разным причинам прибыл на несколько месяцев позже против положенного срока. Гаргано же, брат Марьотто, исполняя полученное им от своего дорогого брата приказание, тотчас же в нескольких письмах, посланных с разными купцами, подробно оповестил несчастного Марьотто о неожиданной кончине его Джанноццы, описав ему, как ее оплакали и похоронили и как немного времени спустя ее старый любящий отец скончался от великой скорби. И злая, враждебная Фортуна оказалась более милостивой к этим вестям, чем к гонцу несчастной Джанноццы, быть может потому, что она уготовила этим столько испытавшим любовникам жестокую и кровавую смерть, которая их и настигла.

Именно случилось так, что посланец Джанноццы, поплывший на каравелле, направлявшейся с зерном в Александрию, был схвачен пиратами и убит ими. Таким образом, у Марьотто не было другого известия, кроме полученного от брата и вызвавшего полное его доверие. Как сильно он был удручен и опечален, узнав столь ужасную новость, посуди об этом сам, читатель, если в тебе есть хоть сколько-нибудь сострадания. Горе его было столь велико, что он твердо решил расстаться с жизнью, и ни увещевания, ни слова утешения его милого дяди не могли на него подействовать. Пролив много горьких слез, он собрался возвратиться в Сьену для того, чтобы отправиться в переодетом виде к подножию гробницы, в которой, как он думал, погребена была его Джанноцца, и там плакать до тех пор, пока не окончится его жизнь. И это в том случае, если Фортуна будет хоть однажды благосклонной к нему и его возвращение не получит огласки; а если невзначай он будет узнан, ему представлялось великим счастьем быть казненным за убийство, раз уже мертва та, которую он любил больше себя самого и которая так же точно его любила. Остановившись на этом решении, он дождался отплытия на запад венецианских кораблей и, не говоря ни слова своему дяде, сел на судно и с величайшей радостью устремился навстречу предназначенной ему смерти.

Прибыв в скором времени в Неаполь, он направился оттуда кратчайшим путем в Тоскану и вступил в Сьену, переодетый пилигримом и никем не узнанный. Поселившись здесь в одной малопосещаемой гостинице и не подавая о себе известий никому из своих родственников, он отправлялся в определенные часы в церковь, где была погребена его Джанноцца, и здесь горько плакал; и если бы это было возможно, он охотно бы проник в ее гробницу, дабы навеки соединиться в смерти с этим нежнейшим телом, которым ему уже не дано было насладиться при жизни. И все мысли свои он направил к тому, чтобы привести это желание в исполнение. И вот, не переставая, по своему обыкновению, горевать и плакать, он тайком запасся кое-какими железными инструментами и однажды вечером, спрятавшись во время вечерни в церкви, с наступлением ночи так усердно принялся за работу, что уже приподнял крышку гробницы и собирался проникнуть внутрь. Но тут случилось, что пономарь, направляясь звонить к заутрене, заслышал шум и, желая выяснить его причину, подошел и увидел Марьотто, занятого упомянутым делом. Приняв его за вора, желающего ограбить мертвеца, пономарь изо всех сил закричал:

— Воры! Грабят!

Сбежавшиеся на его крик монахи схватили Марьотто, и так как ворота были открыты, в монастырь сбежалось много разных мирян, которые тотчас же признали в несчастном любовнике Марьотто Миньянелли, хотя он и был одет в убогие лохмотья. Он был задержан на месте, и весть о его прибытии еще до наступления дня распространилась по всей Сьене. Когда она достигла сената, подеста получил приказание отправиться за Марьотто и, не медля, совершить то, что было предписано законами и властями. Итак, Марьотто был схвачен и приведен связанным к дворцу подеста. Здесь, будучи подвергнут пытке и не желая дольше терпеть мучения, он подробно сознался в причине своего отчаянного возвращения. И хотя все до единого прониклись к нему величайшим сочувствием, в особенности женщины, которые проливали горькие слезы и, объявляя его несравненным и совершенным любовником, готовы были выкупить его собственной кровью, тем не менее в тот же день суд приговорил его к отсечению головы; и этот приговор был приведен в исполнение в назначенный срок без того, чтобы друзьям или родственникам было разрешено выкупить Марьотто.

Несчастная Джанноцца, прибью в сопровождении упомянутого монаха через несколько месяцев и после многих разнообразных испытаний в Александрию, отправилась в дом мессера Никколо, которому она объявила свое имя и рассказала, кто она, почему приехала и все остальное приключившееся с нею. Услышав это, мессер Никколо был» столь же изумлен, как и огорчен. И после того как он ее с почетом приютил у себя, одел в женское платье и затем отпустил монаха, он поведал несчастной девушке, каким образом Марьотто, придя в отчаяние от полученного им известия, уехал, не предупредив его об этом, и как он, Никколо, оплакивает его смерть, зная, что Марьотто уехал только для того, чтобы умереть. Что скорбь, овладевшая теперь Джанноццой, поистине превзошла все горести, испытанные доселе ею и ее любовником, с этим легко согласится всякий, кто взвесит все обстоятельства этого дела. По моему же мнению, любые слова будут здесь недостаточны.