Шрифт:
Ж.-Б. Лепренс «Игумен-распорядитель»
Ж.-Б. Лепренс «Полковник стрельцов»
Не менее условной была категория «татары». Исследователь западных пространственных стереотипов Ларри Вульф писал: «Само слово “татары” придавало привкус варварства областям гораздо более обширным и аморфным, чем собственно “Татария”. “Татары” встречались каждому, кто проезжал через Восточную Европу» [229] . Проживая в России, Лепренс узнал, что просвещенные россияне считают исторических татар одними из прародителей современных «русских». При этом, как выяснилось в ходе его изучения данного вопроса, современные татары столь же синкретичная группа, как и русские. «Знатное в творении Российского народа, – утверждал один из знакомых Лепренса, – имеют участие Татарские единоплеменники, которые и поднесь в полуденных России странах и в Сибири живут разсеянные» [230] . В связи с этим данный этноним требовал конкретизации места.
229
Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003. С. 81–82.
230
Всветов. О российских предках. Ч. 1. С. 105–114.
Однако сегментированная репрезентация империи не соответствовала желанию императрицы увидеть единую государственную общность. Объезжая пределы России, французский график пытался найти ракурс зрения, в котором стала бы видна солидарность россиян. Этот поиск привел его к смене жанров: отказу от костюмных репрезентаций и предпочтению жанровых сцен. Таким образом, Лепренс стремился объединить подданных Екатерины II общностью действий. Однако независимо от желания художника, попытка показать российский народ в фольклорных праздниках (как то делали немецкие и голландские графики) сделала его творцом новых разделений и, соответственно, создателем новых визуальных общностей.
Ж.-Б. Лепренс «Костюм женщины Валдая»
Ж.-Б. Лепренс «Юность»
В его жанровых гравюрах россияне распались на «поляков», «чувашей», «мордовцев», «финнов», «татар» и «русских» [231] . Все они представлены как субъекты российской жизни, но участники своей игры. Одетые в социальные и традиционные костюмы, они живут в лепренсовских альбомах по особым, им присущим правилам, и «каждый счастлив по-своему». Трудно сказать, был ли Лепренс знаком с трудами Джамбаттисты Вико (1668–1744), но его идея, что каждая культура имеет свое представление о реальности, мире, самой себе и что все это воплощается в присущих ей словах, постройках, вещах и поведении [232] , явно созвучна его творчеству.
231
OEuvres de Jean Baptiste Le Prince, peintre du roi, conseiller en son Acad'emie Royale de peinture & sculpture; mort en ao^ut 1781. Contenant plus de cent soixante planches grav'ees `a l’eau-forte, & `a l’imitation des dessins lav'es au bistre; le tout d’apr`es ses compositions, repr'esentant divers Constumes & Habillements de diff'erents peuples du Nord, o`u ce c'el`ebre Artiste a sejourn'e quelque temps. Ce proc'ed'e du lavis a 'et'e pouss'e par M. le Prince au plus haut degr'e de perfection. Cette suite int'eressante se vende en entier ou s'epar'ement, au gr'e des Amateurs, a Paris, Chez Les S. Basan & Poignant, Marchands d’Estampes, rue & h^otel Serpente. F. Chereau, aussi M. d’Estampes, rue des Mathurins. 1782.
232
Дианова В.М. Концепция циклического развития культуры Джамбаттисты Вико и ее последователи // Studia culturae: альманах кафедры философии культуры и культурологии и Центра изучения культуры философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. СПб., 2002. Вып. 2. С. 43–44.
Неравные размеры выделенных групп и различия в их культурных традициях переданы художником через количество и разнообразие описывающих их сюжетов. В результате «русские» в его творчестве не только выделились из абстрактных «россиян», но и предстали доминирующей группой многонародной империи. В описывающем их комплексе композиций присутствуют разные социальные, возрастные, гендерные представители. В них еще нет четких визуальных маркеров «русскости», и знакомому с гравюрным жанром зрителю они должны были напоминать образы голландских пейзан, французских аристократов, немецких бюргеров. Однако их групповая принадлежность все-таки опознается через участие в специфическом действии, которое художник идентифицировал как «русское» [233] . Прочитав соответствующую подпись под рисунком, зритель узнавал, что непохожие друг на друга люди живут «по-русски», потому что вместе играют в салочки, скорбят на похоронах, дерутся на кулаках, проверяют простыни после первой брачной ночи, воюют с соседями, моются в бане, пляшут на празднике, пьянствуют в кабаке. Соответственно этому замыслу, лепренсовские образы – это люди-функции: кто-то из них нянчится, кто-то несет службу, кто-то строит дом, кто-то ест суп или пьет квас, а кто-то тянет сани.
233
Reau L. L’Exotisme russe dans l’oeuvre de J.-B. Le Prince // Gazette des Beaux-Arts. 5e per. 1921. № 3. P. 147–165.
Ж.-Б. Лепренс «Добрая помощь»
Ж.-Б. Лепренс «Торговка ягодами и грибами»
Ж.-Б. Лепренс «Приспособление, посредством которого женщины носят тяжести»
Ж.-Б. Лепренс «Русский суп»
Ж.-Б. Лепренс «Торговцы мороженой рыбой»
Ж.-Б. Лепренс «Строительство»
Давид Тенирс Младший «Сельский праздник»
В этом контексте православная идентичность стала использоваться художником в качестве идентификационного признака. Ее обладатели молятся, отпевают умерших, стоят на фоне храмов, в интерьере церквей, живут среди икон, носят нательные православные кресты. Все это не связано с религией и верой, а только с церковными обрядами как частью их быта. Отдельную серию гравюр художник посвятил теме физических наказаний крестьян. С его точки зрения, они являлись частью русских культурных практик, и потому в этих гравюрах нет оценочной мрачности, а только любопытство наблюдателя [234] .
234
Barkhatova E.V. Visual Russia. P. 75.
В жанровой гравюре ранее разрозненные по территориальному признаку российские татары обрели общие визуальные признаки «восточности». Лепренс выбрал для своих образов условный костюм, не имеющий отношения к конкретной местности, но знакомый западному зрителю по иллюстрациям к арабским сказкам, – шелковые шаровары, монисты на женщине и кривая сабля у мужчины. При этом художник отмежевал российских татар от этнонима «татары» в западной интерпретации тем, что на гравюре «Казанские татары» показал зрителю молодую пару, приписав ей по-европейски галантные позы. Такой образ вполне корреспондирует с утверждением, опубликованным в журнале М. Чулкова (предположительный автор – А.П. Сумароков): «Татары, не только благородные, но и остатки нижайших их отраслей суть люди добрые: а народы их в добродетели всегда были отличны; и тако нравы их не могли нас (русских. – Е. В.) ни каким заразить худом» [235] .
235
Противуречие г. Примечаеву. [С. 17].
Чтобы понять, какую роль сыграли гравюры Лепренса в отечественной самоидентификации, придется выяснить, почему российские зрители получали удовольствие от увиденного. По-видимому, его взгляд на империю соответствовал не только меркантильному желанию императрицы, но и представлениям определенного сегмента местных элит о специфике народной культуры. Исследователь русской идентичности Х. Ян выделил по крайней мере два различных понимания категории «русский характер», которые зародились во второй половине XVIII в. Одно из них увязывалось с простотой и естественностью сельской жизни. Соответственно, в крестьянском фольклоре видели ключ к пониманию «народного духа». Второе ассоциировало русский характер с пасторальной идиллией (в голландском стиле) и выражалось в порождении «фольклорного китча» [236] . Видимо, в этом случае Ян имел в виду то же, что Н. Найт называет «фольклор как развлечение». Проявления этого обнаруживаются в столь любимых знатными особами «народных» маскарадах, в устроении «русских трапез», в праздниках с а-ля крестьянскими танцами. Похоже, во времена Екатерины II российская аристократия с увлечением «играла в народ».
236
Jahn H.F. «Us»: Russians on Russianness // National Identity in Russian Culture / Ed. S. Franklin, E. Widdis. Cambridge, 2004. P. 56.