Этого было более чем достаточно для каждого из делегатов, чтобы посоветоваться со своими доверителями; тем не менее один прокурор попросил еще три дня; в действительности адвокатам нужно было не более четырех дней, чтобы завершить задуманный маневр. Граф де Вьенн имел слабость согласиться и на этот новый срок.

Самая большая опасность миновала; адвокаты могли вновь обрести надежду и с уверенностью приняться за работу; действительно, дворяне открыли свои батареи, не захватив новых позиций. Их позиция стала известна, их предложения должны были подвергнуться обсуждению, обесцениванию, искажению, не склонив на их сторону никого, не дав им ни одной зацепки, которая могла бы принести им власть над общественным мнением.

Эти четыре дня, так ловко выигранные, были в полной мере использованы революционной партией.

Едва кончилось заседание, как срочно созывается адвокатское сословие. Они назначают комитет действия, все тот же — за исключением, однако, трех имен, ибо первая забота комиссаров — назначить себе в помощники отсутствующих от их лица.

69

Затем, после того как шайка еще раз собралась полностью и вооружилась новыми полномочиями, все они заперлись у старшины сословия адвокатов, Морена, где по четырнадцать часов в день беспрерывно и лихорадочно работали. 29-го в 10 часов вечера заключение по пяти пунктам дворянской программы и проект ответа были готовы.

Тогда возобновляется точь-в-точь такая же любопытная серия маневров, как та, за которой мы проследили, с 3 по 11 декабря. Вначале, 30-го утром, созывается сословие адвокатов; им представляют ответ и заключение, они их утверждают.

Затем переходят к другим организациям, но с бесконечными предосторожностями, чтобы, держась в тени, щадя людское самолюбие, вести людей куда надо, но так, чтобы они не видели, кто их ведет. От имени своей корпорации и нескольких других [21] перед вновь собранным адвокатским сословием выступил один прокурор с просьбой сообща обсудить пять пунктов дворянства: нет нужды говорить, что его приняли хорошо. В тот же вечер, в 4 часа, ассамблея заседала в большом зале

70

университета. Она выслушивает и утверждает ответ и, отпечатав его, рассылает каждой из отсутствующих корпораций с просьбой присоединиться к нему. Этот ответ составлен с той вкрадчиво-хитрой недобросовестностью, которая с тех пор была свойственна якобинской манере. Как мы видели, большой опасностью для адвокатов было позволить дворянству отнять их лучший и единственный способ воздействия на общественное мнение: равенство налогов. Обе партии оспаривали друг у друга один и тот же предвыборный трамплин. Адвокаты ищут любого повода для самой пустячной ссоры с дворянами: дворяне, мол, предлагают разделить лишь денежный налог, подати, двадцатины и т. п. — Но есть еще налоги натурой: барщина, расквартирование войска и милиции? — Да, но барщина как раз с этого года выплачивалась деньгами, и дворяне приняли ее в этой форме. Милиция и войско — это не налоги, но обязанности, очевидно несовместимые с дворянским достоинством и к тому же необременительные. Другая придирка: дворяне соглашались платить «все налоги, которые будут согласованы Штатами королевства». Осторожно! (отвечают адвокаты) вам говорят лишь о налогах, «согласованных Штатами»; а если Штаты не согласуют новых? Если они ограничатся тем, что утвердят старые? Короче, народу ненавязчиво давали понять, что дворянство, «это почтенное сословие», говорит обиняками и дурачит народ, — инсинуация эта, во-первых, ложная (дворяне по этому пункту объяснялись с самими адвокатами за два дня до того по их же просьбе [22] ), а во-вторых, ее

71

можно весьма легко разоблачить, что, впрочем, и было с негодованием сделано, но, увы, слишком поздно: ложь просуществовала полдня, необходимые агентам адвокатов для сбора последних подписей, — и 31 декабря, в день, назначенный для ассамблеи, ответ их комитета стал ответом третьего сословия города.

Ассамблея состоялась, но обсуждения не было: ответы цехов были все подписаны, и их депутатам оставалось лишь положить их на стол, проходя мимо него один за другим вслед за депутатом от адвокатов, на глазах у пораженных дворян: еще раз их обвели вокруг пальца, увильнув от обсуждения, которого они добивались; еще раз адвокаты оказались между ними и корпорациями. 27-го обсуждение было невозможным, потому что у депутатов не было полномочий; 31-го оно было бесполезным: их ответ уже был составлен. О дворянах вынесли решение, не выслушав их. Их предложения, конечно, были вполне представлены и обсуждены в третьем сословии, но не в их присутствии, умышленно искаженные и фальсифицированные их противниками, а их собственные ассамблеи сгодились лишь для того, чтобы констатировать свое поражение.

Отчаявшись завоевать корпорации, дворяне унижаются до того, чтобы испросить у торжествующих адвокатов их условия: Дигуан пишет Морелле, председателю комитета, предлагая заключить соглашение и прося о проведении конференций. Ответ Морелле замечательно логичен, корректен и для тех, кто знает подоплеку дела, беспощадно ироничен: ответ, пишет он Дигуану, получил одобрение цехов. Поэтому он не должен «рассматриваться как произведение одних только адвокатов»: его

72

подписало третье сословие, и только оно, собравшись всем составом, может его изменить. Комитет даже не имеет права собирать для этого адвокатское сословие. Невозможно более жестоко насмеяться над поверженным врагом. Возмущенных дворян наконец прорвало, и они доставляют себе хотя бы удовольствие высказать адвокатам все, что о них думают. «Те из корпораций, — пишет Дигуан Морелле, — которые ссылаются на адвокатское сословие, знают, что именно господа адвокаты решают, быть или не быть союзу дворянства с третьим сословием, и что если из предложений дворянства не выйдет ничего хорошего, то в этом будут виновны члены сословия адвокатов, которые склонили целое сословие к отказу. Что к тому же г.г. дворяне спрашивают мнения именно адвокатского корпуса, с тем чтобы добиться соглашения цехов и корпораций; и в том случае, если они не захотят сегодня же вечером дать их ультиматум и велеть их депутатам перестать, г.г. дворяне заявляют им, что они решили протестовать против всего, что может пойти во вред порядку и общественному благу» [23] .

Парламентарии не смогли не то что убедить третье сословие, но даже выступить перед ним. Они попытались, по крайней мере, перед тем как разойтись, встряхнуть оцепеневшее правительство и открыть ему глаза. Граф де Гиш и маркиз де Леви были отправлены в Версаль с протестом против упразднения сословий [24] . Но король на все их усилия смотрел

73

глазами своего интенданта Амело, смертельного врага дижонского парламента со времен дела больших бальяжей [25] . Г-н де ла Тур дю Пен-Гуверне, комендант провинции, об аресте которого несколько месяцев назад издал постановление тот же самый парламент, не служил им лучше. Их предупреждения не достигли цели. 5 января они учредили постоянный комитет в Дижоне и расстались, пав духом.

Едва одержав верх над парламентским дворянством, дижонские адвокаты были приятно удивлены, увидев, что их успех подтвержден самим королем. 1 января появилось знаменитое решение Совета от 27 декабря 1788 г.: король, вопреки всеобщим ожиданиям, вопреки мнению нотаблей, разрешил удвоить представительство третьего сословия. Этот безумный поступок поверг в недоумение всех, у кого

74

еще оставалась доля здравого смысла и проницательности: к чему удваивать голоса третьему сословию, если ему отказывали в поголовном голосовании? И как в этом отказать после такой уступки, когда отмахнулись от двух единственных причин того отказа — от уважения к законам и от решения нотаблей? Этот неожиданный подарок партия революционеров получила благодаря личным стараниям г-на Неккера. Вновь, на этот раз Неккер, открывал перед партией двери «за просто так». Впрочем, как всегда, когда двери достаточно открылись, его крупная и спокойная персона преградила путь. И, как всегда, поток захватчиков возложил на него лавровый венок и почтительнейше отставил в сторону; и он отступил перед силой с чувством выполненного долга. Понятно, почему королева в конце концов возненавидела этого почтенного человека.