Теперь, когда я знаю, что телепатия не противоречит физическим законам, во всяком странном звуке мне будет чудиться чья-то мысль. Человек (мужчина или женщина?) делает по комнате круг, шаги медленные, обувь мягкая. Останавливается справа от меня, достаточно близко, чтобы я расслышал дыхание. Мужское, тяжелое. Как я отличаю мужское дыхание от женского — не могу себе объяснить. Есть женщины, чье дыхание так же тяжело, как мужское, но все равно чувствую разницу, и теперь знаю точно: в палате мужчина.

В коридоре заметно тише: третий час, всё замирает, посетители обычно тоже не появляются, хотя Лера заглядывает ко мне по дороге из колледжа именно в третьем часу, и никто не чинит ей препятствий, значит, официального запрета не существует. Почему этот человек не закрыл дверь? Поспешит ретироваться, услышав, что кто-то идет по коридору? Но это глупо: если кто-то будет проходить мимо и посетитель в это время выйдет из палаты, то непременно попадется на глаза.

Чего-то я не понимаю в этой реальности.

— Пожалуй, у него может получиться, — произносит низкий мужской голос, который я точно когда-то слышал, но не помню… отвратительное ощущение. Я мысли слышу или?.. Зачем гостю говорить вслух, если он один? А почему мысленный голос звучит, как обычный? Чужие мысли, по идее, возникают в моей голове, и не обязательно слышать их так, будто человек разговаривает вслух. — Согласен. — Голос чуть отдаляется. — Но это не доказательство.

Почему я раньше не догадался? Конечно, он разговаривает по телефону. Я не подумал об этом, потому что при мне никто по телефону не говорил — видимо, это запрещено правилами.

Знакомый голос.

— Да, я понимаю. Конечно, продолжайте. Всего хорошего.

Ни одного имени не названо. Что происходит? Слабо верится, но похоже, я правильно выбрал вектор перемещения между идентичными мирами…

Человек (врач?) опускается на стул у компьютера и почти минуту не двигается. Тихо покашливает, точнее, хмыкает, как это делал отец, у него был хронический фарингит, постоянная сухость в горле, у меня тоже в детстве это было, и мне одно время (в первом классе, кажется) смазывали горло вязкой сладковатой пурпурного цвета жидкостью…

Что он видит на экранах? Ровные линии, конечно. Что думает обо мне?

Слышу характерное постукивание пальцев по клавишам компьютера, сначала медленное, буква или цифра в две секунды, потом быстрее, а сейчас торопится что-то записать, пока его не спугнули. В моей истории болезни? Или пишет личное письмо, не имеющее ко мне отношения?

Легко подсчитать… складываю… он нажал на клавиши двести тридцать девять раз. Не длинный текст. Все-таки письмо?

Я нахожусь — напоминаю себе — в идентичном мире, где существует телепатия. Как только я об этом подумал, сразу понимаю, в чем дело. Почему голос показался знакомым. При переходе между мирами память выкидывает странные штуки. Наверняка тому есть объяснение — почему я вспоминаю, почему нет, — мне это пока непонятно. Голос показался знакомым, потому что в этой идентичной реальности я его уже слышал. Память не сразу переключается, и потому…

Не надо волноваться. И бояться тоже. С тем, что происходит, я ничего не могу поделать. Я задал вектор перемещения, когда решил в общем виде (минут пятнадцать назад по моему внутреннему времени!) уравнение градиента, следствие четвертой теоремы. Я знаю (на опыте), как задать вектор, но не знаю, как его изменить (а нужно ли?).

Может, профессор Симмонс (конечно, как я его сразу не узнал?) не по телефону разговаривал, а…

Симмонс, да. Нейролог. Не мой, но и ко мне заглядывает. Обычно вместе с Гардинером. Друзья? Скорее соперники — насколько я понял из их разговоров, Симмонс специализируется на инсультных комах, а не травматических. Оба метят на должность главного врача отделения. Мне кажется, я знаю Симмонса давно… не могу вспомнить. Мне кажется, что Симмонс уже заходил сегодня в палату, но и это воспоминание — на периферии сознания. Может, заходил. Может — нет.

Вместо воспоминаний всплывает знание. Я с этим знанием родился. Телепатия существует, да. Не та телепатия, какую имеют в виду в моей идентичной реальности (надо бы обозначить ее индексом один или ноль). Это совсем не та телепатия, хотя, конечно, обмен информацией. Не мыслями.

Симмонс делает три шага и останавливается у изножья кровати. Видимо, читает лист назначений. Хмыкает. Теперь вспоминаю: девяносто три дня назад он говорил Гардинеру (Алена при этом присутствовала, как-то получилось, что они оказались здесь все трое), что…

Что?

Не отвлекаться. Симмонс делает еще шаг и оказывается справа от кровати.

— Бедняга, — говорит он с неопределимым сожалением; это разговор с собой, но не на внутреннем мысленном уровне, какой никто в этой идентичной реальности не смог бы расслышать. Мысль из разряда высказываемых — направленная вовне, проговоренная. Не вслух. Про себя, но на вербальном уровне. Такими внешними мыслями я пользовался всегда. В этой идентичной реальности, поправляю себя. Помню, мама учила меня отделять мысли друг от друга — внешние от личных, — это первое, чем приходится заниматься родителям, когда ребенок начинает говорить. Умение составлять слова формирует «внешнее мышление». Первое слово, которое я «произнес» не вслух, а мысленно, сознательно отделив от мысли подуманной, было слово «хочу». «Хочу», — и я потянулся к броши на маминой груди. Красивая вещица, старинная, доставшаяся маме от бабушки, но ценность вещи я понял значительно позже, а тогда для меня это была просто блестящая штуковина, которую захотелось швырнуть на пол, и мама, конечно, оставила мое «хочу» без удовлетворения, но крикнула отцу, читавшему газету за завтраком: «Гера, Ник отмыслил!» Мама тоже «отмыслила» свой крик, отец услышал — мысль предназначалась ему, — опустил газету, внимательно на меня посмотрел и сказал: «Славный мальчик». Я тогда не понял, вслух произнес или внешней мыслью. Различать научился позже, к полутора годам…