Она делает паузу. Идентичная реальность меняется. Я это чувствую. Интуитивно (теперь я это умею без ощущения страха) выбираю из бесконечного числа идентичных миров группы (тоже бесконечные), более соответствующие моему психологическому состоянию, а дальше действуют законы бесконечно больших чисел и случайного отбора в пределах квантовой неопределенности.

Короче говоря, принцип самосохранения. Желание — эгоистичное — сделать лучше себе. Оказаться в лучшей из идентичных реальностей. Не хочу, чтобы Алена была с Гардинером. Но помню, что она с ним была, не хочу лишать себя этой памяти (странно все-таки устроена психика!) и потому выбираю группу идентичных реальностей, где Алена и Гардинер… но это у них в прошлом. Только в прошлом. В памяти.

Дальше, мисс Куинберн, я слушаю. Все слушают.

— Доктор Гардинер — большой ученый (попытка подхалимажа? искреннее мнение? желание оградить себя от возмущенных возгласов доктора?). Слышала про его опыты. Но он не собирался переносить на человека. Значит, ждать?

Она не хотела ждать. И что же?

— Я не могла ждать. Остин сказал, что доктор Волков, оказывается, не простой больной, он великий физик и математик, ему совсем недавно присудили самую престижную научную премию. Меллеровскую.

Длинная фраза, могу представить, как трудно было миссис Куинберн произнести ее, не сбившись. Я вставил фразу между «не могла ждать» и «меллеровскую», как вставляют фрагмент огромного пазла точно в предназначенное для этого фрагмента место. Я доволен. Хорошая работа.

Из мешанины фраз, которые приходится слеплять, понимаю (нет желания расставлять слова во времени), что миссис Куинберн — хороший манипулятор. Есть такая категория людей, встречал. Не часто, но все же. Ничего собой не представляют, но умеют («так природа захотела, а зачем… не наше дело») подсказывать другим линии поведения, наталкивают на определенные мысли, и человеку кажется, будто он сам пришел к решению, к действию, выгодному вовсе не ему, а манипулятору.

Вот оно как.

Милые и ни к чему вроде не обязывающие ночные разговоры с Гардинером в ординаторской. Ничего личного, все знают, что у медсестры небольшой роман с Симмонсом, Гардинер тоже знает. «А жена Волкова… Элен. Вы видели, как она на вас смотрит? Вы для нее бог!» Мужчине приятно, мужчина (раньше он этого не замечал?) обращает внимание на красивую и умную жену своего больного. Слово за слою… Но Алена-то, Алена… А что Алена? Что она понимает в коматозных состояниях и тем более в новых лекарственных препаратах, над которыми работает замечательный человек, доктор Гардинер?

Препарат дает три процента надежды. Всего лишь? Не всего лишь, а целых три процента! Пожалуйста, доктор, на вас последняя надежда!

Гардинер не стал бы торопиться. Кто лучше него понимает все плюсы и минусы? Не стал бы, несмотря на все красноречие Алены. А все-таки, было у них что-то или нет? В каких-то идентичных реальностях — было, это предположение находится в пределах квантовой неопределенности. Мне ли не знать, о чем думает моя жена, глядя на красивого, умного, здорового… да, черт возьми… здорового мужчину? Помню, какие взгляды Алена бросала на мужчин, а когда я ревниво (чаще, впрочем, в шутку) спрашивал, почему она страстно посмотрела на господина N, жена со смехом отвечала, что я-то сам со смыслом, вполне определенным, бросил взгляд (будто случайно!) на госпожу М, которая, кстати, лесбиянка, разве ты не знал?..

Все же, было у них или… Да, ну и что дальше?

А дальше — мое шутливое завещание, лежавшее в сумочке у Леры. Салфетка, которую миссис Куинберн случайно подобрала — сумочка как-то упала на пол… А медсестра не то чтобы любопытна, но ее уже интересовало все связанное с лежащим в коме Волковым. Что там, на салфетке, написано? Любопытно: завещание. Да много ли оставит дочери этот физик-математик, ученые люди небогатые.

Бумагу миссис Куинберн, конечно, кладет назад в сумочку. Сумочку, конечно же, вешает на спинку стула — там она и висела, пока не упала случайно, когда Лера задела ремешок локтем, выходя из палаты.

Миссис Куинберн произносит слова все быстрее, разбрасывает их все хаотичнее, и я понимаю: это не она, это я мечусь из реальности в реальность, захватывая речь на разных стадиях в пределах неопределенности. По идее, вот идеальная возможность определить (раньше не получалось!) экспериментально величину квантовой неопределенности. Очень интересная задача, наверняка эти данные, если привести их в систему, помогут доказать восьмую теорему.

Но мне не до того. Инстинктивно я сильно сплюснул интервалы времени, мне это самому мешает, миссис Куинберн говорит очень быстро, и я с трудом поспеваю расставлять фразы в правильном порядке. Я еще и не уверен, что порядок правильный.

Успокоиться. Для начала — восстановить в сознании обычную скорость восприятия времени.

Вроде получилось.

Теперь проще переставлять фразы — они сами, будто солдаты на плацу при команде «Стройся!», занимают нужные места.

— Как-то по телевизору сказали, что присуждена премия. По математике. Высшая, какая только бывает. Меллеровская. Четыре миллиона двести тысяч фунтов. Я слушала невнимательно, что мне до премий? Назвали имя — Владимир Волков. И чтобы я совсем стала уверена, что это он, сказали, что жаль, мол, сам Волков, скорее всего, так и не узнает о премии. Тогда я вспомнила о завещании. Вспомнила, что дочка его встречается с моим племянником. Он лопух. Для него эта девица просто одна из подружек…