– Это будет славный праздник! – говорили в толпе. – Пива сварили без меры, и Толстый Томас, главный придворный пивовар, так и не отлип в своих кожаных штанах от очередной скамьи, проверяя варево… – Да здравствует король!

– Ты чё, шалава, оглохла?!

Она словно очнулась. Развалились крепостные стены, исчезли герольды и мулы, простолюдины и вельможи, истаял, будто вовсе и не был, старинный город с узкими кривыми улочками между лепившимися друг к другу домами под красными черепичными крышами, стекавший к морю с холма.

Вместо беленых домов нависли сопки, подернутые кое-где, как ряской, тайгой, кое-где лысые. Грязные дома, позабывшие тряпку и кисть маляра, щербатая мостовая, ларек.

Перед ней стояли двое. Один был смутно знаком – тот, что щерился полуулыбкой, и сверкала фикса в полуденном мареве. Второй, пожиже, был странно напряжен, и глаза его жгли угольями.

– Сударь, это вы мне? – спросила она и машинально поправила светлый локон, что так и норовил выбиться из-под беретки.

«Может быть, это одни из тех чужестранцев, что прибыли искать моей руки. И они совсем не знакомы с нашим этикетом?» – думала она. – Но какое же все-таки безобразное слово – “шалава”!»

– Ну чё, Надюха, куда пробираисси? – спросил высокий и как бы невзначай притиснул ее к себе.

– Я понимаю, незнакомец, что вам невдомек наши приличия, – отстраняясь, но оставаясь дружелюбной, промолвила она. – Но неужели там, откуда вы прибыли, благородный господин, принято дотрагиваться до королевны?!

Высокий заржал.

– Ну, Колян, а я те чё говорил?! В натуре, да?! – спросил он товарища.

Низкий не ответил, но потом вытолкнул звук с видимым усилием:

– Вы… Это… Королевна! Может, прогуляемся, поговорим?

Она милостиво улыбнулась:

– Конечно, господа, ваши манеры оставляют желать лучшего, но поведение ваше простительно, учитывая ту честь, что вы оказали нашему городу своим приездом. Охотно познакомлю вас с нашими традициями и окрестностями, а вы, господа, надеюсь, просветите меня относительно вашего происхождения и подданства!

– Ништяк! – заговорил было длинный, но умолк, получив тычок от низкого.

– Вот тут… Неподалеку… – бормотал низкий, слегка подталкивая ее к скамейке за стеной Дома творчества, что еще совсем недавно был Домом пионеров. – Вот тут…

Ветер трепал линялую афишу с несмываемыми буквами: «Вечер отдыха молодежи». Возле скамейки валялись битые бутылки, окурки, воняло мочой.

– Какое, однако, странное место, господа! – удивилась она. – Надо будет наказать будочников за весь этот беспорядок! Но позвольте! – попыталась высвободиться она от внезапно обхвативших ее рук. – Сударь, да вы шутите!

– Ничё… Ничё… Ща, ага, – гомонили оба враз, валя ее на скамейку. – Ща, погодь…

– Но позвольте, чужестранцы! – Она оттолкнула низкого. – Если уж таково ваше желание… И ваше нетерпение… А! Мне понятно – вы просто желаете знать, хороша ли невеста без покровов? Что ж, это естественно, хотя и несколько странно… И совершенно не принято, позволю заметить, в наших краях! Но, господа, из уважения к вашим, без сомнения, высоким родам я могла бы удовлетворить ваше любопытство…

– Во дает! – в восторге прошипел длинный. – А чё те, в натуре, базлал?! Сама дает!

Она улыбнулась снисходительно – о, эти иностранцы, какие необычные! – и повела плечами. Не горностаевая мантия, но легкая «кислотная» курточка упала с ее плеч.

Солнце застряло на сопке, зацепившись за сосну. Тень скользнула по городку, будто его, забытого Богом, накрыл своими крылами ангел. Тень прошлась над бараками, свалками, горами шлака и отработанной породы, над шахтами и Угрюм-рекой. Это заходил на посадку огромный ТУ-95, стратегический бомбардировщик с ядерным оружием на борту, – неподалеку от городка находилась промежуточная база Дальней авиации. Диковинные эти птицы из двух оставшихся у России дивизий, когда им давали горючее, барражировали над Сибирью и Дальним Востоком.

Враги их не боялись. Они знали, что боевого приказа летчики не получат никогда. Но оставалась вероятность, что какой-нибудь сошедший с ума экипаж решит отомстить за поруганную честь страны, и потому спутники-шпионы и все станции слежения то ли друга, то ли врага буквально впивались в каждый борт, стоило ему подняться в небо над Благовещенском или над Тикси. Друзья-враги знали по именам все экипажи, всю их подноготную, все самое сокровенное этих вечно похмельных людей, и, высылая им в сопровождение свои самолеты, инструктировали летчиков:

– Разговаривать! Разговаривать! Обязательно разговаривать в воздухе с русскими, если не отвечают – это тревога!

– Привет, Иван! – неслось из наушников над Камчаткой и Таймыром, Охотским морем и Северным полюсом. – Как там дочурка, скоро в школу?

Самолеты шли и шли над океанами, тайгой и тундрой. Струилась в кабинах музыка сквозь попискивание и бормотание эфира, планета пила и гуляла, ревновала и влюблялась, а над вечно хмурыми волнами и над нехожеными пространствами бок о бок шли два самолета. Враги пили кофе. В русских машинах не было туалетов, экипажи возили с собой ведра, и иногда, откинув фонарь, опорожняли их – над волнами или континентами.