«Бедные чахнут на кишащей блохами соломе, а богатые на мягких перинах, – подумал лекарь. – Но умирают все одинаково, смерть никому исключений не делает».

Посреди кровати закутанный в одеяла и обложенный подушками лежал младший сын графа Вартенберга. Мальчик четырех лет был до того бледен, что казалось, смерть готовилась уже принять его в свои объятия. Его пухлые розовые щеки стали теперь впалыми, веки с длинными ресницами были опущены; он трясся всем телом и временами тихонько вскрикивал. Подле него сидел на коленях граф и держал сына за руку. Заметив в дверях лекаря из Шонгау, Вартенберг гневно поднялся.

– Вот он, явился наконец! – прошипел граф, устремив при этом пронизывающий взор не на Симона, а на Шреефогля. Глаза его под кустистыми бровями сверкали холодным блеском. – Остается только надеяться, что ожидание того стоило. За это время я мог бы с тем же успехом отправить Мартина в Мюнхен и вверить его там в руки настоящего лекаря!

– В нынешнем его состоянии не думаю, что это очень уж благоразумно, ваше сиятельство, – решительно возразил Шреефогль. – Кроме того, перед вами один из лучших лекарей во всем Пфаффенвинкеле.

– В Пфаффенвинкеле – может, и так! – насмешливо бросил граф, и Симона обдало насыщенным ароматом мыла и дорогих духов. – В этой глуши среди безмозглых крестьян приблудный цирюльник довольно быстро может дослужиться до хирурга. Но в Мюнхене он так и остался бы шарлатаном.

Симон прокашлялся. Заносчивость графа приводила его в бешенство, но он все же старался говорить спокойно.

– Ваше сиятельство может преспокойно отправить мальчика в Мюнхен, если вы сомневаетесь в моих способностях. Там наверняка найдутся ученые доктора, которые за баснословные деньги напичкают мальчика слабительным или пустят ему кровь.

Казалось, граф только сейчас заметил присутствие цирюльника. Он развернулся к Симону и окинул его недоверчивым взглядом. Воцарилось молчание.

– А этот, значит, кровь ему пускать не будет? – спросил наконец Вартенберг.

Симон склонился над мальчиком и вопросительно оглянулся на графа:

– Вы позволите?

Тот благосклонно кивнул; тогда Симон расстегнул пропитанную потом рубашку больного и послушал пульс. Потом заглянул в красные с прожилками глаза и осмотрел язык: он был покрыт буро-желтым налетом, как и у всех прочих. И красные пятна на груди были такие же. Наконец лекарь решительно помотал головой.

– Нет, я ни в коем случае не стану пускать ему кровь, – сказал он самоуверенно. – Лихорадка, судя по всему, ослабила мальчика сверх меры, и ему понадобится каждая капля крови, чтобы выздороветь.

– Интересно. – Граф Вартенберг задумчиво потер тонкие губы, не спуская пристального взгляда с Симона. – Притом что самые высокопоставленные лекари с безупречной репутацией только и делают, что пускают кровь пациентам, чтобы отделить вредные жидкости. Значит, все они заблуждались?

– Учение Галена о четырех жидкостях применимо при многих заболеваниях, – осторожно ответил Симон. – Но при лихорадке лучше будет понижать жар холодными компрессами. Так я поступаю и с другими своими пациентами.

Он снова пощупал пульс мальчика, слабый, как у маленькой пташки.

– Кроме того, жар безвреден. Тело борется с болезнью и от этого нагревается. Вместо этого лучше давать вашему Мартину побольше питья. Может, отвар из дудника, вахты и бузины. Или же из фенхеля и тысячелистника. Надо посмотреть, что лучше подействует на детский организм.

Граф Вартенберг удивленно вскинул брови.

– А он, похоже, и вправду неплохо разбирается в снадобьях… Мастер Шреефогль не преувеличивал, когда рекомендовал мне его сегодня в таверне.

«И тем самым мне создал кучу неприятностей, – подумал Симон. – Благодарю покорно, мастер Шреефогль! Теперь, если мальчик умрет, мне можно отправляться на эшафот вместе с Непомуком».

Потом он все-таки вспомнил, что сам взялся выяснить что-нибудь о графе и его намерениях. Быть может, само провидение распорядилось так, что он должен теперь выхаживать этого мальчика. Во время лечения наверняка выпадет случай узнать какие-либо подробности. Кроме того, для того ведь они и явились с Магдаленой в Андекс, чтобы отблагодарить Господа за выздоровление собственных детей. Этот Мартин был ненамного старше Петера.

– Я охотно возьмусь за лечение ребенка, – сказал он наконец графу. – Вы позволите?

Вартенберг с тревогой взглянул на сына – тот снова вскрикнул во сне, – взял мальчика за руку и погладил по горячей щеке.

– Разве у меня есть выбор? – пробормотал он. – Прав он, этот Фронвизер. В Мюнхене меня окружат лишь охочие до денег кровопийцы и ученые жирдяи, что путают лекции с практикой. К тому же я и сам не уверен, что мальчик выдержит путешествие. Так что придется довериться его попечению… – Граф резко поднялся. – Он волен действовать, как сочтет нужным. Деньги роли не играют. Если потребуется золото на лекарства или еще какие-то издержки, пусть сообщит об этом. И может входить в эту комнату в любое время дня и ночи.