Со стороны Швейцарии набегали тучи. Довольно редкое явление. За годы, проведенные в Верхней Юра, я научился разбираться в местной погоде.

— Жорж — мой младший брат, — объяснил Огюстен Пеллетье. — Он всегда был слабым. И с трудным характером. Мы с ним очень разные. В первый раз он сбежал из дому — мы тогда жили в Безансоне — в четырнадцать лет. Связался с местным хулиганьем. Полицейские его поймали и привели домой. Но родители ничего не могли с ним поделать. Его даже пришлось на два года отправить в исправительное заведение.

Я сидел, нетерпеливо постукивая пальцами по подлокотнику кресла. К чему клонит Огюстен?

— Сейчас, месье Гран-Дюк, — сказал Огюстен, заметив мое беспокойство. — Я как раз подхожу к эпизоду, связанному с Мон-Террибль. Не бойтесь. Так вот, в шестнадцать лет Жорж окончательно покинул дом. Не стану расписывать вам в красках образ его жизни. Бродяжничал. Пил. Употреблял наркотики. Ну, и приторговывал, конечно. Так, по малости, ничего серьезного. Понимаете, он превратился в уличного нищего. Сегодня таких принято называть бомжами. В Безансоне его многие знали. Прославился, так сказать. Родители махнули на него рукой. Да и я тоже. Я как раз начал работать, женился, и жена слышать о нем не желала. В общем-то, ее можно понять, как вы считаете, месье Гран-Дюк? Не каждый решится пригласить к себе на Рождество подзаборного бродягу…

Мои пальцы пустились по подлокотнику в пляс, но Огюстен их не видел. Или делал вид, что не видит.

— Я помогал ему как мог, — продолжал он. — Кое-как пытался поддерживать с ним связь — через службы социальной опеки, через полицию. Но Жорж отвергал любую помощь. Каждый раз, когда я протягивал ему руку, в ответ получал пощечину. Ну, одним словом, сами понимаете…

Я все понимал. И мне было в высшей степени наплевать на печальную судьбу Жоржа. Я выразительно посмотрел на Огюстена. Короче!

— Да-да, месье Гран-Дюк, я подхожу к сути. Время от времени мы получали кое-какие новости от Жоржа. Потом он опять надолго пропадал. На год, а то и на два. В мае восьмидесятого я окончательно потерял его след. Жоржу исполнилось сорок два года, а выглядел он лет на пятнадцать старше. И целых восемь лет о нем не было ни слуху ни духу.

Нет, это становилось невыносимым. Белые швейцарские облака зацепились за горные вершины, словно затеяли игру в прятки с Мон-Террибль.

— Месье Пеллетье! Какое отношение ваша история имеет ко мне? И к двадцать третьему декабря? Дню крушения самолета?

— Да-да, я же про это и рассказываю. Понимаете, я ужасно волновался. Вы даже не представляете себе, до чего я волновался. Ведь совсем никаких вестей, ничегошеньки! Я поговорил с другими бомжами в Безансоне. Это было нелегким делом. Ладно, подробности вас не интересуют… В общем, в конце концов мне удалось выяснить, что Жорж отправился жить на природу Якобы он утверждал, что ему до смерти надоел город. Кроме того, слишком многие в Безансоне имели на него зуб. Что-то он кому-то задолжал. И полиция его искала. Понимаете?

Я понимал.

— Они рассказали мне, что, по последним слухам, он перебрался в горы, ближе к швейцарской границе, и поселился в заброшенной хижине. На горе под названием Мон-Террибль. Про нее тогда много говорили — из-за упавшего самолета. Так вот, это был последний раз, когда я что-либо слышал о моем брате. С того дня прошло почти семь лет. Я несколько месяцев старался его разыскать. Но не нашел. Потом я забросил поиски. Потерял надежду. Жена, как можете догадаться, вздохнула с облегчением. И вдруг семь лет спустя я вижу в газете ваше объявление! Меня как стукнуло. И я подумал: «А почему бы и нет? Если есть человек, который расследует тогдашние события, ведь может случиться, что он невзначай нападет на след моего брата?»

Огюстен завершил свою тираду. Я сжал ладонями подлокотники кресла — так капитан сжимает штурвал своего трехмачтового парусника. Мои глаза обшаривали раскинувшийся за окном пейзаж, протиравшийся до горизонта: закругленные горные вершины, наполовину утопавшие в тумане. А что, если Жорж действительно был в той хижине в ночь с 22 на 23 декабря 1980 года? Что, если Жорж и есть тот человек, о вероятности существования которого я на протяжении семи лет расследования даже не подозревал?

Что, если он — свидетель?

Непосредственный свидетель катастрофы. А вдруг именно Жорж первым явился на место аварии? А вдруг именно Жорж нашел рядом с чудом спасшимся ребенком пресловутый браслет Лизы-Розы? А вдруг именно Жорж вырыл ту могилу?

Следующий вопрос сам собой сорвался с моих губ:

— У Жоржа была собака?

Лицо Огюстена приняло изумленное выражение.

«Не тормози, Огюстен, — хотелось мне сказать ему. — Я уже семь лет копаюсь в этой истории!»

— Э-э… Ну да, была. Дворняга. Коричневой масти. Коротконогая такая. А почему вас это интересует?