Добавлю в качестве отступления от темы: существует тип фильма, единственный, который не подпадает под это правило. Всего один жанр, который ломает стереотипы. Не только ломает, но и переворачивает с ног на голову, просто потому что способен на это, а на остальное ему плевать: порно.

Но сейчас не о нем.

В любом случае, как уяснила для себя, правило в равной степени применимо и к реальности, и к вымыслу. То, что происходит с нами, подчиняется тому, кто мы такие, как мы ведем себя и почему, не только в кино, но и в реальной жизни. Решения, которые мы принимаем, дороги, которые выбираем, – все это продолжение нас самих.

Дорога, на которую я ступила, вам не видна. Это не дорога из желтого кирпича из известной сказки, не затерянное шоссе и не двухполосный проселок. Я даже не знаю, дорога ли это вообще, хотя путешествую по ней. Это выяснится, лишь когда я, наконец, доберусь до места назначения. Тогда я оглянусь назад, на пройденный путь, увижу, какое расстояние преодолела, и пойму, что все решения, все пути вели меня именно к этому месту.

Поэтому предлагаю следующее. Чтобы объяснить, как в конечном итоге я оказалась в «Обществе Жюльетты», мне придется начать с самого начала. Ну, не с самого-самого начала. Прибережем дурацкие младенческие фотомордочки для более подходящего случая. Обойдемся без апокрифических детских воспоминаний, призванных объяснить истоки психических травм, поселившихся в моем сознании. Вроде времен, когда я писалась в штанишки в воскресной школе, когда сестра Розетта рассказывала нам о Ное и его ковчеге.

Поэтому начинаем не с самого начала, а близко к нему.

Прежде всего, позвольте рассказать кое-что о себе, о моем характере, о моей ахиллесовой пяте. Думаю, придется начать с Маркуса, преподавателя, в которого я была тайно влюблена.

Ведь какая девушка без тайной влюбленности? Легкая влюбленность, на которую можно проецировать свои самые безумные сексуальные фантазии. Моей влюбленностью был Маркус, и он, сам того не подозревая, стал моим фетишем, как только я впервые вошла в аудиторию.

Маркус: блистательный, взъерошенный, красивый и застенчивый. Застенчивый до той степени, что кажется холодным и надменным.

Маркус, который очаровал меня в тот же миг, когда я его увидела. Ничто не разжигает в женщинах большее любопытство, чем эмоционально сдержанный мужчина, который остается вечной загадкой, особенно с точки зрения сексуальности.

Так и я не смогла раскусить Маркуса.

В теории кино существует такое понятие, как «безумие видимого». Это нечто, связанное с удовольствием. Например, то огромное удовольствие, которое мы испытываем, видя, осознавая, постигая очевидные истины бытия физического тела и его функций, показанные крупным планом на экране.

Именно такие чувства вызывает у меня Маркус.

Вызывает в те минуты, когда я сижу в первом ряду, откуда он лучше всего виден мне на фоне белой учебной доски, подсвеченный лампами дневного света, такими же яркими, как софиты на съемочной площадке. На каждом занятии я сижу на одном и том же месте, в переднем ряду огромной аудитории, и за моей спиной тянется еще примерно сорок рядов. Место прямо посередине ряда, так что он не может меня не заметить. И все же Маркус редко встречается со мной взглядом. Он так же редко смотрит в мою сторону, обращаясь к аудитории, ко всем, кроме меня, и от этого мне кажется, будто меня нет, будто я вообще не существую.

Он здесь, а я нет. И это сводит меня с ума. Это и есть «безумие видимого».

Интересно, неужели он старательно изображает отчужденность потому, что я нарочно пытаюсь попасться ему на глаза?

В те дни, когда у меня есть занятия – в понедельник, среду и пятницу, – я стараюсь нарядиться специально для него. Сегодня – не исключение. Я выбрала обтягивающие джинсы, выгодно подчеркивающие попку, бюстгальтер на косточках, призванный как можно выше поднять грудь, топик в сине-белую полоску, привлекающий к формам внимание, и темно-синий кардиган, призванный подчеркнуть все вышеперечисленное.

Я хочу, чтобы Маркус обратил внимание на мою грудь и вспомнил Брижит Бардо в «Презрении», Ким Новак в «Головокружении» и Шэрон Стоун в «Основном инстинкте».

Достаточно ли это очевидно?

Надеюсь, что да.

Поэтому сегодня, как всегда, я сижу в аудитории, притворяясь, что конспектирую, а сама мысленно раздеваю Маркуса. Маркус рассказывает о Фрейде, Кинси [1] и Фуко [2] , о зрелищном кино и женских кинообразах, а я пытаюсь разглядеть его член, скрытый коричневыми костюмными брюками, чересчур тесными в паху.

Маркус полустоит, полусидит на столе, и его нога вытянута вдоль края столешницы, образуя почти идеально прямой угол относительно другой ноги, якорем воткнутой в пол. Я грызу кончик карандаша, мысленно подсчитывая расстояние в дюймах от шва его брюк, проходящего вдоль внутренней стороны ноги, пытаюсь определить параметры его «красавчика» – обхват, длину и ширину.

Аккуратно записываю цифры в правом верхнем углу желтого блокнота, в котором после двадцати минут лекции – лишь карандашные рисунки и каракули. Мысленно совместив параметры, прихожу к выводу, что они меня впечатлили. Потому что член у Маркуса более чем соответствует размеру его мозга.