Ничего не надо бояться, папа, я уже взрослый, я все пойму.

И еще. Я звонил в Тбилиси. Мне самому верится с трудом. Лили была дома, Марк! Она сказала, что ввели комендантский час, патруль стреляет без предупреждения. Мой школьный товарищ ничего не знал, он утром выехал в деревню за картошкой, а когда возвращался вечером, в город уже входили войска. Мужчины в полевой форме пытались остановить его машину, он решил, что это бандиты, и проехал мимо, не остановился. Да, пулей в голову. А Павле арестовали в одной бывшей братской республике. Куда он спрячется, в нем ровно два метра роста. Он сейчас сидит. Рядом с ним, кстати, в той же тюрьме сидит бывший министр нового правительства, который был когда-то министром старого правительства и на которого Павле, по обвинению, покушался. Министр не поделил что-то с новым президентом, экс-коммунистом, который пришел на смену антикоммунисту и на днях крестился…

Марк, Лили сказала мне самое страшное, что может сказать любящая мать любящему сыну: “Не приезжай!”

Она больше не поет, ты знаешь. В Тбилиси сейчас можно услышать любые звуки – от автоматной очереди до рева военного самолета, и гул танков, и артиллерию. Я уже не помню, совершенно не помню, когда в последний раз слышал стук одиноких женских каблучков в ночи: тик-так, тик-так…

Лили была дома потому, что она в ссоре с Нодари, не сошлись по политическим мотивам. В канадских семьях подобные причины бывают? Они больше не вместе, Марк. Да, я сказал Лили, что ты ее любишь и ты ждал, что она приедет. Ведь ты сам не решился бы на такое признание, а? А она? Она рассмеялась: “Он сумасшедший!” Я думаю, обыкновенное женское кокетство. Уж я в этом кое-что понимаю!

Все еще может быть, Марк, вот что я хочу сказать. Иногда жизнь дает нам второй шанс. Какое-то слово, взгляд, поворот головы, вздох, глупость – а вся судьба…

…Как долго я сидел в кресле, застыв, как модель для портрета, и ждал, и мечтал, а снег за окном не падал, кружась, а валил, по-канадски. Пришел Лоран в черных наушниках и начал убирать снег, я видел из подвального окна его высокие сапоги и лопату. “Дурка! – вспомнил я смешное слово Эммочки. – Это ведь снег, не мусор, зачем его убирать? Дай ему полежать, он сам растает!” Я ведь не знал, что в Монреале снег не тает почти до мая, и, когда наконец наступает весна, ее принимают за лето.

Но наш разговор не состоялся. Зря я ждал Марка всю ночь, не вылезая из кресла. Под утро мне позвонили из больницы, что Марк в коме: лекарственное отравление, передозировка.

– Миссис Дороти Окли уполномочила меня сделать вам предложение остаться в Канаде для долгосрочного проживания. Мой клиент готов взять на себя все расходы, связанные с оформлением эмиграционных документов. Мистер Шапиро хочет взять вас на работу, ему срочно понадобился водитель со знанием русского языка…

– Но ведь я не умею водить машину!

– А разве я сказал, что вам придется это делать? Как будто мистер Шапиро позволит кому-нибудь сесть за руль своей драндулетки! С другой стороны, мистер Полски срочно нуждается в персональном тренере по плаванью, а мой клиент готов оплатить ему это удовольствие… Если же вы будете обеспечены работой, то вопрос о вашей эмиграции…

– Мсье Туччи, скажите просто: моя американская бабка боится, что я брошу Марка и уеду! Да как же я могу его бросить в таком состоянии? Но что мне делать с Лили? С самого первого дня, нет, с того момента, как самолет оторвался от земли, я беспрестанно думаю, как мне поступить…

– Мон шер Сандро, оставайтесь здесь и привезите вашу маму сюда!

Боже мой! Эта мысль ни разу не посещала меня!

Мы вышли из больницы и замолчали. Мсье Туччи предупредил меня, что не может разговаривать на холоде, для него смертельна даже легкая простуда. Однако он каждый день выходил из дома – “назло врагу”, “мы с моим раком наперегонки, кто кого переживет”. Великий маленький боец. В начале семидесятых именно его фирма “Туччи и сыновья” старалась отправить Марка назад в СССР, “мы послали сотни запросов, но КГБ…” Почему мой отец сел на наркотики, а не продолжил борьбу? Почему его сейчас вытаскивал из могилы умирающий старик? Потому что любить труднее, чем ненавидеть? А после того, как развалился Советский Союз, почему Марк не пытался приехать к нам? Не думал, что его кто-то ждет? А если бы он знал, что на свете есть я?

Мы прошли до угла улицы и сели в автобус. Я помог мсье Туччи размотать шарф.

– Вы действительно не верите, что Марк встанет? – спросил он.

– Что вы! Его выпишут на следующей неделе, а потом он хочет взять годовой отпуск, мы думаем вместе выпустить книгу…

– Я могу вас спросить, о чем ваша книга?

– О любви, – сказал я. Неловко было употреблять слово “секс” в разговоре с почтенным стариком.

– Напишите о сексе, – посоветовал мсье Туччи. – В книге должно быть много секса и юмора, чтоб невозможно было оторваться. Оглядываясь назад, я могу сказать: только эти две вещи доставляли мне радость в жизни…

Время от времени кто-то дергал за шнур, раздавался звонок, и автобус начинал тормозить – подкатывал к остановке. Люди выходили и заходили, вносили холод, выносили наше тепло. Хлопья с неба валили и валили. Сибирь! Грузовики с высокими бортами, длинные, как вагоны поезда, увозили с улиц снег, еще белый, девственный, “невинный”. Сколько оттенков у белого цвета! Попробуй нарисуй! А эти гигантские снежинки? Если непрерывно смотреть вверх, подставить лицо белому рою, то кажется, что взлетаешь, паришь! Когда я приступлю к своей самой главной картине… “Ремейк”… Надо изобразить это ощущение полета…