По свидетельству родственницы Сталина Марии Сванидзе, вождь тяжело переживал убийство Кирова: «Он осунулся, побледнел, в глазах его скрытое страданье». «Осиротел я совсем», – сказал Сталин своему шурину Павлу Аллилуеву [365] . Эти свидетельства, как и сама сталинская печаль, не выглядят невероятными. У многих тиранов крайняя жестокость и безразличие к смертям миллионов вполне уживались с сентиментальными чувствами, если не сказать, с любовью в отношении близких. Убийство Кирова дало Сталину возможность продемонстрировать оба эти качества. Смерть друга он вполне цинично использовал для организации новой кампании террора. Жертвами «кировского потока» были не только бывшие оппозиционеры, ложно обвиненные в подготовке теракта Николаева. В лагеря и ссылку отправились многие тысячи жителей Ленинграда из числа так называемых «бывших» – бывшие дворяне, чиновники, офицеры, священнослужители и т. д. Активизировались аресты по политическим статьям и чистка партии.

Долгое время считалось, что именно эта кампания знаменовала собой начало Большого террора – новой волны жестоких репрессий, обрушившейся на страну во второй половине 1930-х годов. Однако более внимательное исследование событий позволило уточнить картину. В 1935–1936 гг. наблюдалось сосуществование террора и остатков «умеренной» политики, состояние своеобразного полутеррора. Две важных тенденции позволяют говорить о том, что в 1935–1936 гг. террор еще не стал «большим». С одной стороны, количество арестов и расстрелов, произведенных в этот период органами НКВД, было в несколько раз ниже, чем количество арестов и расстрелов в начале 1930-х годов, во время раскулачивания и голода. С другой стороны, репрессии сопровождались своеобразной политикой консолидации общества на принципах «социального примирения», постепенного стирания непреодолимых границ между «правильными» гражданами и изгоями.

Уже 31 января 1935 г., в самый разгар «кировских» репрессий, Политбюро по предложению Сталина приняло принципиальное решение о новой Конституции СССР [366] . Речь прежде всего шла о предоставлении избирательных прав тем многочисленным группам населения, которые ранее были их лишены как «чуждые элементы». Выборы предлагалось сделать прямыми, а не многоступенчатыми, голосование – тайным, а не открытым, как ранее. В общем, был взят курс на принятие нормальной конституции буржуазного типа взамен революционно-ограниченных конституций, существовавших до того. В сопроводительной записке к проекту решения Политбюро о новой Конституции Сталин разъяснял соратникам:

Как видно из записки, даже после убийства Кирова Сталин рассчитывал использовать преимущества «умеренного» курса как внутри страны, так и в международных делах. Возможно, главной причиной осторожности Сталина оставались внешнеполитические расчеты. Усиление угрозы со стороны фашистских государств вело к сближению СССР на антигерманской и антияпонской основе с западными демократиями. В мае 1935 г. был подписан договор о взаимной помощи между СССР, Францией и Чехословакией. Летом 1935 г. VII конгресс Коминтерна, пересмотрев прежние непримиримые позиции, выступил за формирование народных фронтов против фашизма. Надеясь на «полевение» западноевропейских стран и расширение рядов сторонников СССР, Сталин был готов способствовать формированию благоприятного образа процветающей и демократической «родины социализма».

Обещание восстановить в избирательных правах «социально чуждые» категории населения являлось основой политики внутреннего «примирения». Суть расчетов Сталина могла быть примерно такой. Помимо огромного количества настоящих врагов, в стране существует большое количество тех, кто пострадал мимоходом, по причине особой ожесточенности классовой борьбы. Их можно и нужно привлечь на сторону режима. Прежде всего речь шла о молодежи. Продолжение дискриминации по признаку рождения грозило воспроизводством потенциальных противников власти. «Враги» порождали «врагов». Важным сигналом кампании «примирения» была политическая сценка, разыгранная Сталиным на совещании комбайнеров в самом начале декабря 1935 г. Когда башкирский колхозник А. Тильба заявил с трибуны совещания: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма», Сталин бросил ставшую знаменитой фразу: «Сын за отца не отвечает» [368] . На практике сыновья и дочери продолжали отвечать за отцов, а отцы за детей. Однако некоторые перспективы у части «чуждых элементов» появились. Более того, обещание равных избирательных прав дополнялось другими «умеренными» кампаниями. В частности, были освобождены из заключения или реабилитированы сотни тысяч людей, попавшие под суд по неполитическим мотивам.

Некоторая социальная стабильность была важным условием закрепления и развития положительных тенденций экономического развития, которые наметились лишь в конце 1933–1934 гг. Наученный печальным опытом предшествующих кризисов, Сталин знал, какими экономическими издержками оборачивается каждая новая репрессивная кампания. В 1935 г. были сделаны самые значительные со времени начала коллективизации уступки крестьянству: законодательно закреплялись гарантии на ведение и некоторое расширение личных подсобных хозяйств. Это способствовало улучшению продовольственного положения страны. Схожие процессы наблюдались в 1935–1936 гг. также в индустриальных отраслях. В ноябре 1935 г. Сталин провозгласил еще один из своих знаменитых лозунгов: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» В 1935 г. началась отмена карточной системы, ликвидировались некоторые ограничители роста заработной платы. Материальное стимулирование повышало производительность труда. В общем, для советской экономики это были сравнительно хорошие годы.

Очевидные успехи, казалось, должны были стимулировать «умеренность» Сталина. Однако этого не произошло. Постепенно, но все более заметно разворачивалась новая волна чисток, прежде всего в партии. Почему этот поворот произошел – в сравнительно благоприятных условиях социальной стабилизации и экономического подъема? Пока это остается необъяснимым. Верил ли Сталин в заговоры террористов, опасался ли за свою жизнь? Многие документы заставляют ответить на этот вопрос отрицательно. Несмотря на требования Сталина, НКВД так и не смогло обнаружить реальные доказательства существования подпольных террористических организаций бывших оппозиционеров. Обвинения носили голословный характер. Сталин не мог не понимать этого. По крайней мере, в его личной повседневной жизни не произошло никаких изменений, свидетельствующих о страхе. Он придерживался прежнего рабочего графика, ездил в отпуск на юг и периодически демонстрировал единение с народом.