Западным сторонникам теории „либерала Андропова” это давало дополнительные доказательства их правоты. Смотрите, мол, что происходит, как только кремлевский либерал отлучается на минуту-другую. Те, кто не верил в либеральные наклонности генсека, не могли из-за его отсутствия порицать его за происшедшее. Седьмого ноября его не оказалось на трибуне мавзолея. Затем он не присутствовал на пленуме ЦК. Такого с советскими вождями еще не случалось. И все ж-таки о вакууме в Кремле говорить было нельзя. Во-первых, хотя и прикованный к почечной машине, Андропов продолжал действовать. Он не только писал стихи, размышляя о „бренности человеков”, в чем, кстати, нет ничего необычного. Стихи писали и Сталин, и Мао, и Гитлер. И психологам еще предстоит заняться исследованием такого феномена. Не являлись ли стихи, о которых обычно говорят, что они проявление тонкости натуры, в данном случае выражением графоманства, которое, не встретив одобрения, переродилось в ненависть к непонявшим их талантов „человекам”, тем самым доказавших, что недалеко они ушли от животных, и потому их можно уничтожать, как животных, не обременяя свою совесть грузом их страданий? Андропов не только философствовал перед лицом близкого конца, о чем он знал, но продолжал создавать видимость, будто бразды правления по-прежнему находятся в его дрожащих руках.

В Москву прибывает профессор Э. Квелхорст, известный специалист по почечным болезням. Это не первый его визит в советскую столицу. Все они окружены глубокой тайной. На сей раз профессора спрашивают, поможет ли новая, созданная в Геттингене, искусственная почка? Он отказывается отвечать. Однако от тех, кто в Кремле готовится к очередной схватке за кресло генсека, результаты консилиума не остаются в тайне. Они понимают, что подобная ситуация не может продолжаться долго. Они тоже принимают какие-то решения. Видимо, произошло это около 5 февраля. В этот день в газетах появляется сообщение о том, что Устинов отложил поездку в Индию. На конференции в Стокгольме дипломаты обратили внимание на внезапное исчезновение из состава советской делегации сына Андропова, Игоря.

А о том, что произошло 9 февраля в Кунцевской правительственной больнице, советские граждане узнают лишь двумя днями позже.

В 2.30 дня на экране московского телевидения появился одетый в темный костюм диктор И. Кириллов изачитал сообщение о смерти Андропова.

Продолжавшаяся 176 дней ложь об андропо веком „гриппе” пришла к концу. Узнав об этом, английский историк Э. Крэнкшоу назвал все это „бессмыслицей” и выразил удивление тем, что такая громадная держава должна была утверждать „такую нелепость и не могла признаться, что ее лидер серьезно болен”.

Накануне „Правда” публикует большую статью о книге Черненко под заголовком ,Дело всей партии”. В театрах, словно кто-то специально подбирал репертуар, идут ’’Мария Стюарт” и ’’Заговор Фиеско в Генуе”,

Как замятинский Благодетель, он предпочел держаться подальше от глаз, потому что, как и замятинский герой, выйдя из тени, он немедленно обнаруживал, что за его громкими речами ничего не стоит, Король оказался голым. Предложить ему, кроме плетки, оказалось нечего. Побарахтавшись в брежневском болоте немного, Андропов увяз в нем.

И потому его политическая смерть наступила намного раньше, тогда, когда обнаружилось, что вся его программа выражается одним словом — „нагайка”, а ответом на все разговоры об уменьшении опасности войны явилось усиление военной истерии внутри страны, новые нацеленные на Запад ракеты и уход с переговоров.

Судьба в данном случае проявила справедливость. За каждый год в КГБ она отпустила ему всего лишь месяц жизни на вершине власти. Ни больше, ни меньше. Это была его плата за службу у врат ада.’ Отсчитав пятнадцать месяцев, стрелки остановились.

В Москве передавали траурную музыку. Перед этим в музыкальной редакции на улице Качалова повторилась известная картина. Опять дали указание заменить все программы. Редакторам сделать это особого труда не составляло. Из архива были извлечены программы, передававшиеся в день смерти Брежнева, и по всей стране вновь зазвучали мелодии Шопена, Шуберта, Чайковского. Эта музыка должна была настроить людей на печальный лад, однако те, кто в эти часы был на улицах Москвы, никакой печали не заметили. Подгоняемые холодным ветром прохожие, не задерживаясь, проходили мимо спешно обновляемого свежей краской Дома Союзов. Не привлекли особого внимания и приготовления к похоронам на Красной площади. Большинство торопилось поскорее в ГУМ за покупками. Те же, кто задерживался на мину ту-другую, чтобы ответить на вопросы корреспондентов, отделывались стандартными фразами.

Внезапно появившийся из ниоткуда кандидат в вожди, в выборе которого они не принимали никакого участия, не вызывал в них никаких чувств. Он хотел, чтобы они оставались безмолвными. Теперь своим безмолвием они обрекали его на то, что страшнее смерти — на забвение.

Звуки траурной музыки прервались и было зачитано сообщение о причине смерти. Последовал длинный список: нефрит, нефросклероз, диабет, высокое давление. Все это свидетельствовало о том, что к власти пришел и страной пытался руководить превращенный болезнями в живой труп человек. Любая из этих болезней способна привести к обострению нервного состояния, и это у человека, чей палец находился на кнопке, одно нажатие на которую может вызвать ядерную катастрофу.

В США каждый год публикуется бюллетень о состоянии здоровья президента. Слишком много зависит от человека в Белом Доме, чтобы можно было послать туда больного, чья жизнь способна окрасить все в мрачные тона и заставить принять непоправимые решения.

В Кремле такой человек был. Миру повезло, что он только хлопнул дверью, уйдя с переговоров. Он мог и нажать кнопку.

Вопреки советам некоторых сотрудников президент Рейган отказался поехать на похороны.

Опять все повторялось, как и пятнадцать месяцев назад. Несли венки, очередь двигалась в Колонный зал. То место, где сидела укрытая черной вуалью вдова Брежнева — Виктория, теперь заняла плачущая, сжимающая носовой платок вдова Андропова — Татьяна. Наконец-то узнали имя его жены. Взгляд на эту изрядно расплывшуюся, убитую горем матрону подтверждал справедливость сказанного кем-то, что у любого мужчины, как бы подл он ни был, найдется женщина, которая будет его оплакивать.