— Мой охранник, — поясняет Диего.

— Новый христианин?

— Да. С картой прощения. Я решил, что так безопаснее. Тем более теперь, когда толпа уничтожила твоего дядю и стольких еще, я думаю…

— Моего учителя убил еврей! — заявляю я.

— Что?

— Дяде перерезали горло способом, известным шохету.

Словно впервые моя мать услышала этот довод.

Она оперлась на стол, будто эта земля ушла у нее из-под ног.

Диего хватает воздух ртом. Он прикрывает губы ладонью, ища способа не допустить самое эту мысль в собственное сознание.

Покажет ли он себя в состоянии шока невинным философом или же примется драматически заламывать руки, как убийца?

— Но зачем было еврею отнимать жизнь твоего дяди? — спрашивает он.

— Может, из зависти, может, ради того, чтоб ограбить, — лгу я, тщась проверить его реакцию.

Неожиданно мама кричит:

— Что, во имя Господа, ты несешь, Берекия?! Разве мог кто-то из нашего народа убить моего брата?!

Ее голос приобретает истерические нотки, а это значит, что она в шаге от того, чтобы назвать меня плохим евреем.

Я делаю глоток воды из кувшина, смотрю ей в глаза и говорю:

— Украдена рукопись. Ни один старый христианин даже не догадывался, что они были у нас в доме.

Мама принимается дергать себя за волосы.

— Ты уверен? — спрашивает Диего. Я киваю, и он берет меня за руку. — Откуда забрали рукопись?

— Из подвала.

— У него в подвале были книги! О чем ты…

— Его последняя Агада, — поясняю я.

— Он хранил книги на иврите?

— Да.

— Он что, совсем выжил из ума?!

Либо Диего умело разыгрывает неведение, либо действительно еще не полностью посвящен в тайную группу молотильщиков и ничего не знает о генице. Надо будет проверить отца Карлоса, если он все еще жив. И все же, что если он лжет, чтобы навлечь подозрение на своего брата-философа?

— Он тайно отправлял книги из Португалии, — говорю я Диего. — Спасал их от огня.

— Боже Всевышний. От кого?! — спрашивает он.

— Не знаю. Слушай, когда ты в последний раз видел дядю?

— В прошлую пятницу. В больнице. Ты был с ним. Почему ты…

— А в воскресенье? — спрашиваю я. — Тогда ты его не видел?

— Нет. К чему все эти вопросы?

— Я пытаюсь проследить его перемещения, — лгу я. — Где ты был с воскресенья и до сих пор?

— Прятался. С другом. — Выражение лица Диего становится жестким, словно он собирается устроить мне выговор. — Берекия, мне кажется, ты должен объяснить свое поведение. Почему ты думаешь, что…

— Я никому ничего не должен объяснять, — грубо обрываю я. — Смерть дяди дала мне новые права, и одно из них состоит в том, чтобы пренебречь мрачным выражением лица, которым ты пытаешься меня запугать. Думай обо мне что хочешь. Сердись, молись, цитируй мне Тору. Мне все равно.

— Тебе не должно быть все равно. Что если…

— Молчи, Диего! Просто скажи мне, что ты знаешь о человеке, который ищет тебя в твоей собственной квартире?

— Каком человеке?! О чем ты…

— Когда я пошел искать тебя сегодня утром, твой сосед напротив, сапожник, он сказал мне, что тебя ищет какой-то человек… светловолосый, сильный… возможно, северянин.

Глаза Диего выдают нешуточный страх.

— Ты не знаешь никого, кто мог бы следить за тобой? — спрашиваю я.

— Нет, — шепчет он, беря меня за плечи и крепко сжимая. — Если… если только это не тот же человек, что убил твоего дядю!

— Да, я думал об этом. Но зачем кому-то нужна смерть вас обоих?

Он мотает головой.

— Думай!

— Никаких причин, — стонет он. — Что мы могли знать такого, что…

— Дядя не говорил ни о какой особенной рукописи, которую он обнаружил? О чем-либо таком?

Он мотает головой. Я достаю рисунок девушки, убитой вместе с дядей.

— А она? — спрашиваю я, разворачивая набросок и протягивая ему. — Ты знаешь ее.

— Нет. Кто это?

— Неважно. — Я убираю рисунок обратно в сумку. — А как насчет Мигеля Рибейру? Что ты знаешь о нем?

— Он дворянин, правильно? Сын старого Родригу Рибейру, если я правильно помню.

— Да. Дядя ничего не говорил о нем? — опрашиваю я.

— Не мне. Но Бери, у тебя ведь должны быть какие-то еще догадки насчет убийцы. Что ты нашел в подвале? Что-то, что помогло бы понять, кто этот северянин, который за мной охотится? Я должен знать. Если он меня ищет, мне нужно…

— Ничего, — лгу я, не желая доверять ему все, что мне удалось выяснить. Я отворачиваюсь от его недоверчивого взгляда к матери. Она пристально смотрит в огонь, пляшущий в очаге. Я глажу ее по руке. — Как Фарид? — мягко спрашиваю я.