– Давай не будем принимать скоропалительных решений. Встретимся завтра… или лучше послезавтра или ещё лучше – на следующей неделе; и всё обговорим, обсудим. (За это время, быть может, успею перепихнуться с Жанной и, может быть, ещё с Танькой).

– Ну, ладно, так и быть, даю тебе время на размышление, милый. Конечно, тебе трудно разобраться в нахлынувших чувствах, понять, что я – твоя судьба, твоя надежда, вера и любовь – и в радости и в горе! (Красиво сказала! Пусть оценит. А одну недельку ничего, подожду; заодно с Вадимом и Владимиром разберусь).

– Пока, красавица! До встречи! Дверь поплотней захлопни! (Тр@хается она умело. Может, правда звякнуть ей через недельку-другую?).

– Гуд-бай, мой котик! Не скучай! Чао! Я ушла! (I'll come back).

Каковы три источника и три составные части процветания поэтической жизни на Стихире?

Первый источник это душевная сумятица, то бишь смесь тяжкой скуки и неосознанной маеты. Второй – мелодраматическая восторженность, переходящая в эпилептоидно-маниакальный экстаз. Третья – неуёмная страсть к переставлению буковок и слов до достижения полного психо-оргиазмического удовлетворения мятущейся личности. Если все три источника в одном пациенте наличествуют, заставляя его неустанно фонтанировать и брызгать плодами своего внутреннего душесщипательного брожения, то он имеет все предпосылки стать величайшим стихернутым пиитом на всю оставшуюся жизнь.

Но предпосылок еще недостаточно. Мало ли в ком бродят какие ветры. Тут надо задать верное им направление и крепко дуть в паруса. Паруса желательно поднять голубые или розовые. И очень полезно подставить для судейской коллегии свою широкую корму в максимально удобную для неё позицию. А нос – держать по ветру…

При этом необходимо освоить три составные части. Первое, что перво-наперво требуется освоить, это правильное клонирование, т. е. активное бесполое размножение в виде разнообразных псевдонимов, ников и шапок-невидимок, размещаемых на Стихире, сверху до низу. Второе – это умение накликивать себе максимум баллов, не выскакивая из-под шляпы, но не оставляя без внимания щедрых на клики собутыльников и воздыхателей. Третье – это искусство орнаментально-феерического сластословия, исторгаемого принародно в щедрых количествах, особенно – в отношении тех кукловодов, которые с высоты своего высокого судейского пьедестала дергают поэтов за ниточки и прочие чувствительны места, присуждая (или не присуждая) им баллы, места, призы, букеты цветов, а также, при необходимости, банные веники.

Итак, если стихоплётных дел мастер сумел совокупить в себе все три источника и три составные части, то он будет еженощно монументально возвышаться не только на главной странице, аки х…, ой! (извиняюсь за подробности)… аки член Союза могучих пиитов, но даже и «в тройке лидеров воспет», наподобие тех трех классических профилей, кои всегда олицетворяют собой три источника и три составные части любого источника в каждом массовом учении или течении, животворящем собой всепобеждающее стадно-пресмыкающееся большинство.

Недавно смотрю: валяется около мусоропровода какая-то книжка. Поднимаю и удивляюсь. Борис Пастернак «Стихи» (Москва, СП Интерпринт, 1990). Ничего себе! Нобелевский лауреат – выброшен, как мусор.

Честно признаюсь, я стихов Пастернака никогда раньше ни читал (кроме «Свеча горела» в «Докторе Живаго»; кстати, роман довольно рыхлый, гораздо слабей, чем «Хождение по мукам» Алексея Толстого или пьеса «Бег» Михаила Булгакова; хотя в романе есть одна очень сильная сторона: великолепные описания природы – поэзия в прозе).

Итак, открываю книжку и начинаю читать:

И далее – в том же духе. И на следующей странице – примерно то же самое. И дальше тоже. Дешевый мелодраматизм, мельтешение тавтологий бессмыслиц, повторы одних и тех же слов, идиотская патетика, слёзы, рыданья, страданья, просто откровенная чушь и т. п. И вот что удивительно: даже описания природы просто отстойные.

Ладно, думаю, все-таки это ранние стихи (1912–1915 гг). Молодому начинающему поэту такое, в принципе, простительно. Перелистнул я книжку – сразу на середину.

Мда-а-а… Нескладица с корытом, слезами и паровозом. А ведь это стих 1941 года… На следующей странице стих датирован 1944-м годом:

И дальше, дальше, всё примерно в том же духе. Бредятина самого низкопробного графоманского пошиба. Между прочим, в это же самое время Константин Симонов и Александр Твардовский живым ярким словом воодушевляли солдат на фронте. А Леонид Пастернак, сидя в тылу, кропал убогие стишки о пошлых звёздах и слезах, о «копошенье мураша», об «алфавитах нив», о «пашне – по плугу» и прочей белиберде. Позорище.