Ученик Аристотеля, Теофраст, тоже описал редкостное животное в своей книге «О водах»: «Таранд величиною с быка, а мордою похож на оленя, только шире, так что она как бы сложена из двух оленьих морд. Животное это — двукопытное и рогатое. Рог имеет отростки, как олений, и весь покрыт шерстью: кость его обтянута кожею, откуда и растет шерсть. Кожа толщиною в палец и очень крепка, почему ее высушивают и делают из нее панцири. Перемена цвета у таранда удивительна и почти невероятна: у других перемена происходит в коже вследствие изменения внутренней влажности, или кровянистой, или какой-нибудь другой подобной, так что патологическая причина очевидна; изменение же волос, сухих, висящих и вовсе не обладающих свойством изменяться, поистине удивительно и невероятно, в особенности если разнообразится соответственно многим предметам».

Весьма интересными существами, обитавшими по самым разным окраинам Ойкумены с древности и по крайней мере по раннее Средневековье, были кинокефалы (киноцефалы), или люди с песьими головами. Признаться, авторы настоящей книги поначалу были в сомнениях, можно ли помещать их в книгу о животных и не обидно ли это будет для созданий, носящих, как бы то ни было, имя «люди». Подобные сомнения, кстати сказать, терзали в свое время и Блаженного Августина, который размышлял о том, что есть человек и можно ли возводить к Адаму разного рода биологические диковинки. «А что сказать о кинокефалах, собачья голова которых и лай скорее выдают их за животных, чем за людей?» — вопрошал великий богослов. Августин разрешил свои сомнения в плоскости богословской, но не биологической. Он пришел к неоспоримому выводу, что если носители столь необычных качеств, каковым, без сомнения, можно считать наличие собачьей головы, являются людьми, то они происходят от Адама, а если не являются людьми, то соответственно от Адама не происходят. Но вопрос о том, люди ли кинокефалы, остался у Августина открытым, и авторам настоящей книги пришлось прибегнуть к свидетельствам менее боговдохновенным, но более конкретным. Поскольку античные писатели часто относят этих существ именно к животным, отказывают им в человеческой речи, а иногда и наделяют их собачьим хвостом, по зрелом размышлении было решено посчитать кинокефалов животными и уделить им некоторое внимание на этих страницах.

Первым, кто упомянул замечательных обладателей собачьих голов, был Геродот, путешествовавший по Северной Африке в пятом веке до н.э. Он писал о землях, которые сегодня относятся к Тунису и Алжиру: «Там обитают огромные змеи, львы, слоны, медведи, ядовитые гадюки, рогатые ослы, люди-песьеглавцы и совсем безголовые, звери с глазами на груди (так, по крайней мере, рассказывают ливийцы), затем — дикие мужчины и женщины и еще много других уже не сказочных животных». Несмотря на то что «отец истории», видимо, относил песьеглавцев и безголовых людей к категории «сказочных животных», память о них, причем вполне материальная, в виде наскальных рисунков, сохранилась в Африке по сей день. Впрочем, некоторые скептически настроенные исследователи считают, что песьеглавцами, или кинокефалами, древние могли называть бабуинов, недаром их латинское название — Papio cynocephalus.

Полутора веками позже грамматик и поэт Симмий Родосский описал свои личные впечатления от встречи с кинокефалами у берегов Кавказа: «…Я прибыл на заросшие зелеными маслинами острова, осененные высокими тростниками. Я видел и странное племя мужей гемикинов [полупсов], у коих на красивых плечах собачья голова, снабженная крепкими челюстями; они лают, как собаки, и не понимают славной речи других смертных».

В начале третьего века до н.э. в Индии побывал греческий дипломат Мегасфен. Он засвидетельствовал, что там тоже живут кинокефалы. Труд самого Мегасфена до нас не дошел, но на него ссылается Солин, сообщая, что в «индийских горах живут люди с собачьими головами, которые вооружены когтями, а одеты в шкуры. Голос у них нечеловеческий, и объясняются они лишь лаем и рычанием».

С распространением христианства интерес к кинокефалам не исчез — вслед за Августином им уделяли внимание и другие христианские авторы. В девятом веке об индийских песьеглавцах писал константинопольский патриарх Фотий. Правда, сам Фотий в Индии не бывал и пользовался книгой Ктесия Книдского «Индика», созданной еще в начале четвертого века до н.э. и до наших дней не сохранившейся. Патриарх подробно пересказал книгу (за что историки ему по сей день благодарны), не обошел он вниманием и кинокефалов, о которых писал Ктесий. Причем наличие у этих существ не только собачьей головы, но и длинных пушистых хвостов нисколько не смутило христианина. Он, не в пример многим другим авторам, признал за кинокефалами принадлежность к человеческой цивилизации и даже подчеркнул их «праведность»:

«Говорят, что в тех горах живут люди с собачьими головами. Одеваются они в шкуры диких зверей. Они не разговаривают, но воют, подобно псам, и так общаются. Клыки у них больше, чем у собак, а когти длиннее и острее; живут они в горах вплоть до реки Инд. Они черны и очень праведны, как и остальные индусы; они понимают речь индийцев, но не в состоянии разговаривать, а только воют и подают знаки руками и пальцами, словно глухонемые. Называют же их индийцы “калистры”, что по-гречески означает “собакоголовые”. Народ этот, между прочим, насчитывает сто двадцать тысяч человек. Эти кинокефалы не строят домов и живут в пещерах. Они с луком и стрелами охотятся на зверей и так проворны, что ловят их на ходу. Женщины моются только раз в месяц во время своего периода и ни в какое другое время. Мужчины же не моются, но ополаскивают руки; три раза в месяц они натираются маслом, взбитым из молока, и обтираются кожами. Все кинокефалы, и мужчины и женщины, носят одежду из стриженых шкур, как можно более тонко выделанных. Богатые носят льняную одежду. Но таких немного. У них нет кроватей, но они пользуются подстилками из листвы. Самыми богатыми считаются те, у кого больше овец; прочее же имущество одинаково распределено между всеми. У мужчин и у женщин сзади свисают хвосты, как у собак, но они более длинные и пушистые. Кинокефалы совокупляются со своими женщинами на четырех лапах, как собаки, сблизиться по-другому считается позором. Они праведны и живут дольше, чем люди, по сто шестьдесят два года, а некоторые из них и по две сотни лет».

Чтобы не возвращаться к этому виду мифозоев, авторы настоящей книги позволили себе привести в этой главе и сведения средневековых авторов.

Двумя веками после Фотия о кинокефалах писал Адам Бременский в своей книге «Деяния архиепископов Гамбургской церкви». Надо сказать, что ни к славному городу Гамбургу, ни к его архиепископам кинокефалы, судя по сообщению Адама, прямого отношения не имели. Но автор весьма подробно описывает не только те народы, которых гамбургские миссионеры уже обратили в христианство, но и тех, кого еще не коснулся свет истинного учения. Среди последних оказались амазонки, жившие на берегах Балтийского моря. Именно от их связей с заезжими купцами, пленниками, а также чудовищами, «которые в этих землях не редкость», и рождались, по уверению Адама, кинокефалы. Интересно, что были они только мужского пола. Автор пишет об амазонках: «Когда же дело доходит до родов, то оказывается, что, если плод мужского пола, это циноцефал, а если женского, то совершенно особая женщина, которая будет жить вместе с другими такими же, презирая общение с мужчинами». О самих кинокефалах Адам сообщает, что «их часто берут в плен в Руссии, а говорят они, мешая слова и лай».

Иоанн де Плано Карпини, глава первой европейской миссии, посланной к монголам папой Иннокентием IV в середине тринадцатого века, тоже сообщал о жившем в Центральной Азии, возможно в предгорьях Тянь-Шаня, народе, женщины которого имели обычный человеческий облик, а мужчины рождались даже не кинокефалами, а в полном смысле этого слова собаками. Кроме того, дипломат описывает «некую землю над Океаном», вероятно, Сибирь, где обитали чудовища, которые «имели во всем человеческий облик, но концы ног у них были, как у ног быков, и голова у них была человеческая, а лицо — как у собаки». Существа эти, по уверению Карпини, изъяснялись весьма странным способом. «…Два слова говорили они на человеческий лад, а при третьем лаяли, как собака, и таким образом в промежутке разговора они вставляли лай, но все же возвращались к своей мысли, и таким образом можно было понять, что они говорили».