В первые дни он еще не мог по достоинству оценить того хаоса, что творился в штабе. И немудрено, коль скоро видел только бесконечные кипы бумаг и телеграмм. Вновь прибывший «обер-офицер по поручениям» занимался вопросами самого различного толка: от боевого приказа войскам побережья до высылки за границу германских подданных и других распоряжений по линии полиции включительно. Приходилось отдавать работе часов по восемнадцать в сутки, прерываясь на короткий обед и пяти-, а то и четырехчасовой сон. Спал Борис на своей походной койке, в квартире капитана Иванова, который оказался настолько любезным, что предложил свое гостеприимство.

Месяц в трудах, которым, казалось, не видно конца, пролетел незаметно, и четвертого сентября штаб 22-го армейского корпуса погрузился в отличный финляндский вагон первого класса, чтобы проследовать на фронт. Одно купе занимал командир корпуса, другое – Огородников, в остальных разместились офицеры Генштаба: Сергеевский со штабс-капитаном Земцовым, инспектор артиллерии генерал-лейтенант Головачев с адъютантом, а также два корнета 20-го Финляндского драгунского полка, приписанные к штабу в качестве адъютантов командира корпуса.

Мирная обстановка уютного вагона, спокойно-размеренный перестук колес под убаюкивающее качание, разнообразные мысли и ощущения… Не верилось, что через несколько часов корпус уже, возможно, будет в бою. Разлука с близкими, предстоящая незнакомая обстановка, наверняка сопряженная с постоянной опасностью, неопределенное, не поддающееся никаким прогнозам будущее. Непостижимые, совершенно дикие для человека мирного времени чувства.

Ниже, сразу под этими строками, во всю ширину листа тянулась жирная линия, словно граница между безвременно ушедшим периодом благого мира и началом Великой войны. Далее следовал текст «Высочайшего указа о мобилизации» с крупно набранным заголовком.

«Странная у меня судьба, – рассуждал Борис. – В девятьсот первом я окончил гимназию в последнем выпуске, шедшем при полной классической программе. Потом артиллерийское училище в год его переформирования. Академию тоже довелось кончать в последнем выпуске по старому порядку. Наконец, и в Генеральный штаб переведен последним из своего выпуска и последней же статьей приказа уходящего мирного времени…»

В купе зашел Земцов. Где уж он бродил и что делал – одному богу известно.

– Господин капитан, не изволите составить компанию?

Вообще-то два генштабиста, в поте лица трудившиеся последний месяц плечом к плечу, давно привыкли обращаться друг к другу по имени. Вроде бы и сдружились, а времени поговорить по душам да подробнее рассказать о себе все как-то не находили. Теперь же сам бог велел. Пока едут, почитай целые сутки без дела сидеть.

– Смотря в чем, – осторожно отозвался Борис.

Рослый, широкоплечий Земцов был старше всего на четыре года, но выглядел столь внушительно, что вместо исполнившихся двадцати пяти ему смело можно приписать все тридцать. По довольному виду и блестящим глазам стало ясно, что штабс-капитан слегка навеселе. Подтверждая эту догадку, он показал плоскую, не совсем полную бутыль коньяка:

– Предлагаю скрасить наш военный поход. А то пить в одиночестве, знаете ли, одна тоска.

– О чем речь, дорогой Мишель! – Сергеевский не замедлил достать два стакана, кивком приглашая Земцова присесть: – Милости прошу. Вы, как всегда, ко времени. Мне требуется разогнать хмурые мысли…

– Так давайте этим и займемся.

Он с готовностью наполнил стаканы ровно до половины и, заткнув бутылку пробкой, водрузил ее на столик.

– Что ж, – поднял свой стакан, – будем надеяться, наш с вами труд не пропал даром, и мобилизация прошла успешно. За победу.

– За победу, – эхом откликнулся Борис, чокаясь.

Отпив глоток, закусил шоколадом, который все тот же Земцов достал из кармана.

– Что-то нас ждет впереди, – вздохнул штабс-капитан. – О поражении Второй армии слышали?

Сергеевский поморщился:

– Еще бы. Наслышан уж.

Да, победоносные известия предшествующих двух недель вселяли уверенность и надежду на скорое окончание войны. Однако тяжкая неудача генерала Самсонова [7] , о которой стало известно уже в поезде, посеяла зерна сомнений в собственные силы. А зная недостатки своих начальников, Борис и вовсе не был уверен, что на фронте удастся быстро переломить ситуацию к лучшему. К тому же командный состав корпуса лишился двух наиболее опытных офицеров Генштаба. Полковника Фалеева оставили в Гельсингфорсе, а капитана Иванова отослали в Ивангород. «Не иначе потому, что фамилия у него созвучная», – посмеялся тогда Земцов.