Валерий покусал верхнюю губу.

— А вы не из простаков, доктор. Может быть, это вы прокурор? Что-то вы в нашей беседе на допрос сбиваетесь. Не нравится мне это. Я сам к вам пришел.

— Важно понять, зачем вы пришли и с чем, с какой целью.

— С чем, я выложил. А вот зачем, ответить трудно. Предположим, вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы вас подстрелили.

— Спасибо. Уверен, что в вашей иронии есть доля серьезного. Но не все вы сказали. Что-то еще у вас на душе осталось.

— Душа, док, — загадка. Особенно славянская. Оставим ее. И пасечника тоже. Нет у меня улик против него. Но он мне не нравится. Финиш.

— Откуда финиш, Валерий? Четверть дистанции.

— Я сошел с дорожки. — А нам что делать?

— Бегайте. Можете забежать к старику и поинтересоваться его похождениями.

— Вы и утром его подозревали? Во время нашего разговора в хижине? — спросил Мазин.

Художник вспылил:

— Я вам отвечал! Помните, что я отвечал? Никаких предположений! Я к вам не с догадками пришел, а с фактом. Не устраивает он вас — разрешите откланяться.

Он круто повернулся на каблуках, оставив на полу комок грязи, прилипшей к подошве, и вышел из домика.

— Нервный юноша, — проговорил Игорь Николаевич, раздумывая. — Старика он подозревает. И не подошел к нему в лесу, потому что выслеживал, хоть и не нравится ему это слово. А зачем было следить, если он не знал, что стреляли по человеку в хижине? Не знал? Мог и не знать. Такие ребята легко заводятся. Но материал он нам подбросил. Куда только его употребить? И как систематизировать? Может быть, в самом деле спросить у Демьяныча? Он приглашал меня на чашку чаю.

— Постой. А что плел Валерий об отравлении?

— Это от избытка воображения. Сначала предостерег, потом говорит: зайди! Непоследовательно. Однако зайти придется. Не понимаю, зачем было старику тащить с собой карабин?..

Пасечник увидел Мазина в окно и гостеприимно распахнул дверь.

— Решились, Игорь Николаевич?

— Соблазнился чаем.

— Чаек готов. Он у меня всегда готов. Присаживайтесь.

— Как сапоги, Демьяныч?

— Великоваты сапожки оказались. Портянку подворачивать приходится. Не будет ли неловко, если я их егерю уступлю? Нога у него побольше…

Старик возился неторопливо, и ничего в его поведении не подтверждало подозрений Валерия, разве что желание угодить, да и в том не заметно было угодничества, скорее чувствовалось хорошее доброжелательство.

— Выходит, не продвинулось расследование, Игорь Николаевич?

— Расследование? Это вы, Демьяныч, неточно сказали. Расследовать милиция будет, а мы с Борисом Михайловичем помочь хотели по возможности, да похвастаться пока нечем.

— Может, оно и к лучшему, Игорь Николаевич. Дело замысловатое, запутаться легко. А коль результата нет — значит, на худой конец, и путаницы нет, ошибки нету.

Мазин улыбнулся.

— Кто ничего не делает, тот, по крайней мере, не ошибается?

— Попроще беру. Себя виню, наговорил вам лишнего.

— Лишнего?

— Именно. Про Валерия. Выдумка моя, несерьезно.

— Почему так строго, Демьяныч?

— Если уж бесхитростно сказать, от обиды вышло, Игорь Николаевич. Плохой советчик обида.

— Чем он вас обидел? Пасечник подул на горячий чай.

— Да ничем вроде и не обижал. Скорее видимость одна. Человек так устроен: составит мнение и поверил, горе одно!

«Они почти одинаково признаются во взаимной антипатии!»

— Как сказал Цицерон: горе порождается не природой, но нашими мнениями?

— Очень верно, Игорь Николаевич. Запомнить такие слова хочется. Мнение — важный предмет. И у меня своя гордость есть. Хоть я не заслуженный художник и ничем не знаменитый, а человек простой, трудящийся, но люблю, чтобы меня люди уважали. Тщеславие такое. Здесь я с людьми поладил, никто не жалуется, а вот Валерий, чувствую, против меня настроен. Зла не делает, но в шутках, насмешках проявляется. То сектантом обзовет, то единоличником. А какой же я единоличник, если за колхозной пасекой смотрю? Зачем такие политические упреки делать? Недобрый он, Игорь Николаевич. Отцу завидовал, а это нехорошо. И насчет супруги его вел себя недостойно. Врать я вам не врал. Что видел, то было. А говорить не следовало. Перепуталось все, а я вроде бы мщу, счеты свожу. Потому повторно вас прошу: сплетню мою до следствия не доводите.

«Хитрит старик, — подумал Мазин. — Вроде бы сожалеет, а сам не любит Валерия крепко».

— Напрасно беспокоитесь, Демьяныч.

— Успокоили, Игорь Николаевич, успокоили. А то я заметил, изменились вы с утра.

«Ему не откажешь в наблюдательности!»

— В самом деле?

— Сдержаннее стали, посуровели.

«Старик настойчив, и за этим не одно любопытство. Однако о карабине ни слова. Впрочем, если он не знает, что в меня стреляли, зачем ему говорить об этом?»

— С утра кое-что произошло, Демьяныч. В меня стреляли.