Вместо привычных полутора часов, устья Миуса они достигли только к ночи. По слухам, мост был взорван, и пришлось остановиться на подходах к деревеньке со смешным названием Лакедемоновка. В толпе водителей из беспорядочно сгрудившихся машин никто ничего не знал толком, но каждый передавал какие-нибудь рассказы, один нелепее и страшнее другого. Пропыленная, потная, безумно уставшая Настя кое-как умылась тоником, нанесла на лицо крем (забывать о собственной внешности было нельзя ни при каких обстоятельствах), а потом надела свитер, носки и попыталась задремать на откинутом сиденье. «Как глупо было не захватить что-нибудь поесть... да и вода кончается... спекулянты уже за бутылку теплой минералки хотят золотое кольцо... Подонки... Хорошо, что маму не взяли, ей было бы тяжело... — пробегали невеселые мысли, которыми Настя пыталась успокоить запоздалые укоры совести. — Ну, ничего скоро весь этот хаос кончится... вернемся назад, в город... а там как-нибудь...»

А потом появились вооруженные люди. Две группировки поначалу чуть было не постреляли друг друга, но затем пришли к соглашению и совместно захватили власть.

И вот она с отцом вторые сутки стоит в длинной очереди измученных беглецов, а вдоль прохаживаются вояки с автоматами; все в темных очках, за которыми не видно глаз. Возле стола, установленного под открытым небом прямо посреди дороги, толстяк в форме придирчиво осматривает и сортирует бедолаг, делая пометки в бумагах.

– Мне нужно отвезти дочку... ее ждут на том берегу... встречают... пропуск... — неумело врет папа.

– Твоя профессия, — говорит сортировщик равнодушно.

– Электрик, — машинально отвечает отец, сбитый с толку таким вопиющим безразличием.

– Пойдете в подсобные рабочие, хотя больно худосочна твоя девка! Какой от нее будет приплод? Ладно, прислугой будет.

Лицо Насти покрывается красными пятнами. Она вне себя от гнева, несмотря на голод и жажду в ней еще осталось достоинство! Это оскорбительно! Прислугой!? Она, если не королева, то уж точно — фрейлина высокой моды!

Но, как оказалось, в эти дикие времена пройти отбор и попасть в кабалу — тоже огромное счастье. С большинством беженцев поступали гораздо хуже, отгоняли на десятый километр, а тех, кто пытался сопротивляться или посмел возвращался — расстреливали. Поселок Русский колодец стал коллективной могилой для многих и многих подобных неудачников. Так что Насте и ее папе несказанно повезло, они стали слугами, получили еду и крышу над головой. Впрочем, Фортуна ей всегда улыбалась на кастингах...

Но чтобы удержаться хотя бы в этом низком социальном статусе и не стать кормом для червей, надо было тоже прилагать огромные усилия. Бывшей модели пришлось позабыть о гордости, тщеславии и гламурном блеске, работать не покладая рук за скудную пищу, а за какой-нибудь жалкий кусок хозяйственного мыла развлекать ночами отребье, объявившее себя высшей кастой, полноправными гражданами. Так что первых двух детей она родила сама не зная от кого, и они умерли от голода в младенчестве. Потом, когда прошли самые ужасные годы, Настю взял в жены какой-то неотесанный мужлан, которого женщина никогда не называла по имени. Жизнь не стала от этого легче или безопасней: еще троих детей скосила эпидемия. Хотя Настя отчаянно плакала каждый раз, когда хоронила свое дитя, но никогда не испытывала радости материнства. Она боялась и ненавидела этот мир, не хотела впускать новую жизнь в этот ад, однако тело жило отдельной от разума жизнью: оно рожало, заботилось, страдало...

На седьмой год после Великого Коллапса степное поветрие истребило многих. Мужлана тоже унесла болезнь. Остался отец, которого зарезал кто-то из отпрысков военной элиты во время их сатанинских ритуалов.

Жизнь неслась перед глазами Насти стремительно, без оглядки... Уже случилось бегство, была сколочена банда, обитавшая в том самом Русском колодце, буквально усыпанном человеческими костями... Встреча со странным крестьянином, больше похожим на воина, бегущим в мертвый Таганрог... Роковое нападение на отряд преследователей, гибель всех, всех до единого товарищей. И вот Настю тянут куда-то, она сопротивляется, ее бьют... И вспыхивает странная мысль: «Выбор, ведь можно сделать выбор, иной выбор...»

Дикарка открыла глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Сквозь слезы проступило глумливое лицо сопляка, который с бешенством орал:

– Ты, сука, опять бузить вздумала!!!

– Такое бывает, это все из-за свистунов, — просипел лысый каратель.

Настя покачнулась и начала оседать. Ее подхватила за локоть чья-то сильная рука.

– Тише, тише, Настенька, дочка, ты что! Осторожней...

Петля времени замкнулась. Змея укусила себя за хвост.

Перед Настей снова стоял папа, моложавый и подтянутый. Они опять находились на стоянке возле Ростовского аэропорта. И только что в самолете ей приснился жуткий сон, будто она прожила целую жизнь в кромешном аду. Но ведь это был только сон...

– Папа, это ты? — пробормотала она.

Глаза женщины закатились, голова бессильно болталась на шее.

– Мля! Эта дура совсем с катушек съехала! — возмутился Артур.

– Степан, — сказал Николай, — тебе снова придется тащить ее до аномальной зоны, это еще где-то полтора-два километра.

– Ничего, я выдержу, — спокойно ответил рукопашник и взвалил дикарку на плечо.

Каратели были уже возле Нового кладбища, закрытого черно-серым забором, из-за которого выглядывал золотистый купол заброшенной православной часовни, когда зной неожиданно сменился могильной стужей. Туман начал образовываться буквально перед глазами. И уже спустя минуту зловещи пенящийся морок со всех сторон окружал отряд.

– Поставь ее, — сказал Николай Степану.

– Прости меня, мама, прости, у меня нет выбора... — шептала шатающаяся женщина.

Старейшина приблизился и с размаху ударил атаманшу под дых. Дикарка буквально выплюнула воздух, перегнувшись пополам.

– Это тебе за «лысого мудака», — с ужасающим бесстрастием в голосе просипел Николай.

– Прости меня, мама... прости... — шевелились ее губы.

Мужчина подошел к скорчившейся на асфальте женщине и еще раз ударил ее в живот тяжелым берцем.