— Что, Саймон Лавлейс на самом деле думает, что я к нему присоединюсь?

— Да.

— После всего, что произошло?

— Да, после всего, что произошло. Он знает твой образ мыслей.

— Тогда Саймон Лавлейс просто дурак.

— Джон…

— Заносчивый дурак!

— Ты должен…

— После всего, что он со мной сделал? Да если бы он предложил мне весь мир, я и то бы отказался! Присоединиться к нему? Я скорее умру!

Скайлер кивнул. Казалось, будто он доволен услышанным.

— Да. Я знаю. Я сразу сказал Саймону, что именно так ты и ответишь. Я слишком хорошо угадал, что ты из себя представляешь: глупый мальчишка с кашей вместо мозгов. Ха! Тебя неправильно воспитывали; твой разум затуманен предрассудками. Ты для нас бесполезен.

Старик сделал шаг вперёд по натертому до блеска полу. Туфли скрипнули.

— Ну так как, мальчишка, ты не собираешься бежать? Твой джинн удрал. Иной силы у тебя нет. Почему бы тебе не попытаться сбежать?

Натаниэль не шелохнулся. Он знал, что это привело бы к роковым последствиям. Он быстро оглядел остальные витрины, но не сумел толком рассмотреть, что в них лежит; враг преграждал ему путь.

— Знаешь, — заметил старик, — при первой нашей встрече ты произвел на меня немалое впечатление. Столь обширные познания в столь юном возрасте… Я считал, что Саймон обошелся с тобой слишком сурово. Даже эта история с букашками была забавна и свидетельствовала об изрядной предприимчивости. При других обстоятельствах я убил бы тебя медленно, чтобы поразвлечься. Но сейчас нас ждут важные дела, и у меня нет свободного времени.

Волшебник вскинул руку и произнёс некое слово. И его пальцы окружил сверкающий чёрный ореол, мерцающий и колеблющийся.

Натаниэль метнулся в сторону.

Я надеялся, что мальчишка сумеет продержаться достаточно долго и не ввяжется ни в какие неприятности, пока я до него не доберусь. Но на то, чтобы проникнуть в дом, ушло куда больше времени, чем я предполагал.

Ящерица сновала по стене то вверх, то вниз: вокруг карнизов, над арками, через пилястры; её движения становились всё быстрее и беспорядочнее. Все окна, к которым она подбегала — а в поместье их было множество, — были накрепко закрыты, и ящерица раздраженно высовывала язычок. Неужели Лавлейс и компания никогда не слыхали о пользе свежего воздуха?

Бежали минуты. Невезение продолжалось. По правде говоря, мне очень не хотелось вламываться в дом силой — ну, разве что в самом крайнем случае. Ведь в любой комнате мог оказаться наблюдатель и обратить внимание на малейший неуместный шум. Найти бы хоть какую-нибудь щелочку, хоть какую-нибудь трещинку, через которую можно протиснуться… Но дом был слишком надежно закупорен. Ладно, делать нечего — придётся рискнуть и пробираться через трубу. И я направился в сторону крыши. Но тут моё внимание привлек ряд очень высоких, изукрашенных окон, расположенных неподалёку от выступающего крыла дома. Они заставляли предположить, что за ними находится какое-то обширное помещение. А кроме того, на седьмом плане эти окна закрывала мощная магическая решётка. На прочих окнах поместья ничего подобного не наблюдалось. Во мне взыграло любопытство. Ящерица, шурша чешуей по камням, побежала поближе к окнам — взглянуть, что же там такое. Она уцепилась за колонну и вытянула голову, стараясь не приближаться к светящимся прутьям решётки.

Да, внутри и вправду обнаружилось кое-что интересненькое. Сквозь окна открывался вид на большой круглый зал; десяток люстр, свисающих с потолка, заливали его ярким светом. В центре располагалось небольшое возвышение, задрапированное красной тканью, а вокруг была симметрично расставлена сотня кресел. На возвышении стояла трибуна докладчика, а на ней — стакан и кувшин с водой. Очевидно, здесь и должна была проходить конференция. Вся отделка этого помещения, от хрустальных люстр до пышных узоров позолоты на стенах, предназначена была для создания ощущения богатства и престижа — в понимании волшебников (то есть в весьма вульгарном понимании). Но самым необычным здесь был пол; казалось, будто он сделан из стекла. Он блестел и сверкал, и свет люстр переливался в нем самыми необыкновенными оттенками. Но мало этого: под стеклом раскинулся огромный и необыкновенно красивый ковер. Он явно был из Персии, и на нём изображена была поразительно детальная сцена охоты: драконы, химеры, мантикоры и птицы. Принц (вытканный в натуральную величину) ехал по лесу в окружении придворных и сопровождении псов, леопардов, ловчих соколов и прочих охотничьих животных. Трубили рога, реяли знамена. Это был идеализированный двор из восточных волшебных историй, и он произвел бы на меня глубокое впечатление, не обрати я внимание на двоих придворных. У одного из них была омерзительная морда Лавлейса, второй — вылитый Шолто Пинн. Неподалеку я разглядел и портрет своей недавней тюремщицы, Джессики Уайтвелл. Она ехала верхом на белой кобыле. Да, испортить великолепное произведение искусства столь тонко замаскированной пакостью — в этом весь Лавлейс.

[Примечание: Представляю, как неохотно ткачи Басры согласились сотворить это убожество. Давно ушли в прошлое те времена, когда они при помощи сложных и жестоких заклинаний вплетали в свои ковры джиннов, создавая тем самым артефакты, способные носить своего владельца по всему Среднему Востоку; а ещё на таких коврах не оставалось пятен. Сотни джиннов угодили в подобные ловушки. Но магическая сила Багдада давно сломлена, и ныне эти ремесленники ткут лишь коврики для богатых иноземных клиентов. И поделом!]

Несомненно, в образе принца тут был изображен сам Деверокс, премьер-министр, а вокруг толпились все самые влиятельные волшебники.

Этот занятный пол был не единственной необычной деталью в зале. Все окна, выходящие наружу, светились защитой, как и то, сквозь которое заглядывал я. Разумно: вскоре тут соберется большая часть правительства, и нужно, чтобы зал был защищен от нападения. Но в каменную кладку вокруг моего окна было вделано нечто наподобие замурованных железных прутьев, и назначение их оставалось неясным.

Я как раз размышлял над этим, когда в дальнем конце зала отворилась дверь и в зал поспешно вошёл волшебник. Это был тот самый угодливый тип, которого я видел в машине: со слов мальчишки я знал, что это Лайм, один из доверенных людей Лавлейса. Он нес в руках какую-то вещь, завернутую в ткань. Суетливо и нервно поглядывая по сторонам, Лайм подошёл к возвышению, взобрался на него и приблизился к трибуне докладчика. Внутри трибуны имелась полка, невидимая со стороны кресел для публики, и вот на эту-то полку Лайм и положил свою ношу.