– Не то чтобы я была так уже одержима торговлей! – сказала Толстянка Прекрасная, ведя их по Рынку хорошо продуманным путем. – Гоблины – гармоничные личности, какие бы подлые слухи о нас ни распускали. Я вот, например, люблю коллекционировать марки ничуть не меньше, чем торговаться. Марки, которые оплачивают доставку наших писем Наверх, – настоящие произведения искусства; они даже больше конвертов! У меня есть марка раннего периода царствования королевы Мальвы стоимостью в три поцелуя, а на ней оловянной краской нарисован вздыбленный носорогокентавр. Гордость моей коллекции. Ну и еще я садовник отличный, это само собой. Из гоблинских овощей фруктовый пунш выходит куда лучше, чем из неженок-абрикосов. А скоро еще турнепс пойдет!

– Простите, – еле слышно сказала Сентябрь, потом прокашлялась и попробовала сказать это снова. Ей было ни капельки не стыдно – в конце концов, ее сюда принесло даже без чемодана. – Простите, но у нас, боюсь, нет денег. Как вы и сказали.

– Вздор! – прокричала Толстянка и постучала указательным пальцем по носу, костистому и покрытому кусочками нефрита. – Ты за кого меня принимаешь? Я вас учуяла через всю черную равнину. Надо было только дождаться, пока вы выйдете из-под защиты герцогства, но я уж точно знала, что у вас есть чем заплатить. Вы богаты, как свекла сахаром.

Суббота нахмурился. На его лбу, как на воде, переливались дрожащие голубые тени.

– Это не так, – возразил он. – Конечно, мы не нищие; уверен, что у меня найдется пинта дыхания и ложечка слез, но называть это богатством – преувеличение.

Гоблинша прищелкнула языком, надувая и сдувая лягушачьего цвета щеки.

– Ну не знаю, марид, не знаю. Дыхание на этой неделе упало в цене, хотя Слезы пока держатся неплохо. Голоса взлетают все выше и выше, Первенцы вообще ничего не стоят, Кровь слегка опустилась с тех пор, как вернулись Ветры. Но все же Рынок растет, и у вас есть что ему предложить. Жаль только, что с тем поцелуем так получилось.

Сентябрь открыла рот, но тут же покраснела, вспомнив, что Суббота – Суббота, самый застенчивый мальчик в мире! – поцеловал ее в Самоваре.

– Да, моя девочка. Первый Поцелуй – это стандартная валюта! Если б я отловила тебя пораньше, ты бы могла скупить половину моих запасов за один только поцелуйчик. Очень жаль, конечно, но вот так бывает, когда крутишься среди аристократов. Они тебя досуха выжмут. Так, а вот, похоже, то, что нам нужно.

Они подошли к киоску, задрапированному темным шелком с бахромой из душистого мандрагорошка. Внутри было два пьедестала, накрытых подушками из фиолетового бархата. Огоньки мандаринового цвета изгибались дугой, образуя надпись: НЕОБХОДИМОСТЬ – МАТЬ ИСКУШЕНИЯ.

– Нам ничего этого не надо! – возмутился Суббота. – Мы идем в Тайн, на Развеселье. Там будет все, что нам нужно!

– Да, но как вы собираетесь туда попасть, мой синий дружок? Тайн – далеко, в центре Волшебного Подземелья, а Развеселье начинается в полночь. Боюсь, вам понадобятся Билеты, Маршрут, Поддержка и Поощрение. Хотя, конечно, нашу с вами подружку из рода человеков гораздо больше интересует аудиенция у Королевы, чем пляски до упаду, пока не стопчешь башмаки.

На одной из подушечек фиолетового бархата вдруг из ниоткуда возникли три красивых билета: раскрашенный пергамент с их именами и любопытной серой змейкой, ползущей сквозь затейливую буквицу и вдоль обрамления. На билете на имя Сентябрь значилось: РЫДАЮЩИЙ УГОРЬ, 7:35, ЭКОГНОМ-КЛАСС.

– Что можете предложить за билеты? – прощебетала Толстянка Прекрасная с ухмылкой. Она заарканила свою добычу и знала это. – Только не думайте, что сумеете добраться туда на своих двоих. Угорь – транспорт самый стремительный, убедительный и восхитительный, и вам его не догнать даже на крыльях виверна, которые, вы уж простите меня, молодой господин, и вполовину не так быстры, как крылья феникса или птеродактиля, говорю вам как на духу! И, кстати, пока мы тут с вами языками чешем, мой милый Рыночек уже перемещает нас к станции – не успеете оглянуться, и вы уже там, с настоящими прекрасными билетами, готовы к посадке. Вид у вас, правда, немного потрепанный для Развеселья, но зато вы проявите пунктуальность.

– Я… я не знаю! – нервно воскликнула Сентябрь. Гоблинша тараторила, не давая ей толком подумать; но, конечно, им нужны эти билеты – и прямо сейчас. Сердце ее отчаянно колотилось от страха, да и Аэл беспокойно переминался с лапы на лапу. – У меня ничего нет, кроме кожуры лунофрукта и пары луковиц, а вы говорили про стандартную валюту и про то, что дыхание падает, а слезы растут, а я понятия не имею, что все это значит.

– Гоблинские фьючерсы, – сказал Аэл. Как только ему выдался шанс прочесть лекцию, он сразу успокоился. – Ужасно сложные расчеты. Наверно, они даже входят в Странную Пфизику. В терминах чистой покупательной способности два Поцелуя равны одному Фиалу Слез, три Фиала равны Фунту Плоти, Пять Фунтов образуют Голос Девы, восемь Голосов дают Почести Принца, а шестнадцать с половиной Почестей равны одному Первенцу. Но всем этим торгуют на Большой Бирже, и в иные дни Почести Принца не стоят твоего отборного Поцелуя. Там и всякое другое можно купить-продать: Дыхание, Кровь, Желание, Час.

– Как можно продать Час? – спросила Сентябрь.

– Ох, Часы – это прелесть! – вздохнула Толстянка. – Их можно складывать стопочкой в сейф вместе с Получасами, Четвертьчасами, Минутами, Секундами, и это такая красота – все цвета, все формы, все перетекает одно в другое! Конечно, Час Часу рознь. Час Великой Битвы куда привлекательнее Часа Сна. Час Королевы бьет час Бродячей Кошки. И кстати, господин Виверн, я вынуждена вас поправить: Первенцев вывели из обращения. Вы не поверите, до чего перенасыщен ими Рынок. Ох уж эти современные родители! После Инцидента эта валюта полностью обесценилась. А виноват Сами-Знаете-Кто и его дурацкий фокус с превращением соломы в золото. Я сама еле пережила этот биржевой крах. В наши дни редко встретишь гоблина без целого выводка детей, которых надо кормить и воспитывать. У меня у самой трое. Теперь о билетах, – сказала Толстянка без малейшей паузы. Она выставила большой палец, прищурилась и снова прищелкнула языком, прикидывая размеры каждого – Сентябрь, Субботы и Аэла.