Теперь ты понимаешь? Мы дошли до крайнего отступничества. Мы считаем, что некоторые, да, они так поступали, но мы подобных поступков совершать уже не можем. А почему не можем? Я не знаю почему. Я сам так не поступаю, я тебе говорю. Поэтому не думай, что я тебя упрекаю. Я тебя не упрекаю, потому что сам не воплощаю всего этого в своей жизни. Но сегодня я просто хочу задать тебе вопрос. Задать этот вопрос и себе самому. Почему?!

Другой монах (это еще одна история, из «Эвергетиноса»), когда бы его о чем бы то ни было ни попросили, шел на помощь. Ты говорил ему:

— Я хочу, чтобы ты помог мне передвинуть кровать в моей комнате, а то мне одному это трудно сделать.

— Сейчас иду!

Другой говорил ему:

— Я хочу, чтобы ты мне помог выполнить такую-то работу!

— Да, иду. Я помогу тебе!

Еще один:

— Пойдем ненадолго в сад! Я открою воду, чтобы полить его!

— Иду, — говорил он им.

Без устали. Всё, о чем его просили, он исполнял. Служение, жертва, любовь — в этом и заключается христианство.

Когда я приезжаю в тот или иной монастырь, и там собрано много людей — потому что приехал важный гость, — меня трогают и те, кто находится с этим официальным лицом и его сопровождают, разговаривают с ним и т. п. Но более всего, знаешь, кто меня умиляет? Те невидимые монахи, которые уходят раньше других (а ведь они тоже люди, и им хочется посмотреть, кто приехал, что он сказал, что сделал, — это естественное человеческое стремление увидеть официальную часть, церемонию, во время которой важные гости сидят и беседуют). А они уходят! И идут на кухню, варят кофе, готовят угощение, кушанья. И никто их не видит. Затем поднос берет и предлагает угощенье важному гостю другой монах. А вовсе не тот, кто первым начал совершать жертву служения, самопожертвования, невидимости. Невидимости Христовой!

Христос невидим! Его не видно. Его не слышно. Но тот истинный ученик Христов, кто смиренен, кто на деле живет Евангелием. Когда я еду на Святую Гору, то, поскольку я священник (а к священникам там отношение особое), мне, например, разрешают сослужить в храме, приглашают в трапезную и сажают рядом с игуменом, где сидят важные персоны. Это всё замечательно, конечно, но а другой? Другой — он смиренный. Другой — он безызвестный. Ты не увидишь его в час, когда ты в церкви кадишь и тебе кадят, когда ты разбухаешь от собственного эгоизма и честолюбия, — он на кухне готовит еду, и жарит, и режет, и чистит, и изнуряет себя работой. Это христианство. На деле! То самое христианство, которым мы не живем. Где оно — наше ревностное, горячее желание служить людям?!

Одна женщина сказала мне: «По воскресеньям я хожу помогать в Детский реабилитационный центр в Вуле. Я нянчусь с детишками, которых привозят в центр и у которых ограничены физические возможности. Мы помогаем выйти им из машины, раскладываем инвалидные коляски, сажаем их в коляски, отвозим в церковь, там они причащаются, а после мы снова сажаем их в машину и везем обратно».

Это «разложи-сложи» коляску, достань ее, убери, помоги выйти ребенку из машины, помоги ребенку сесть. А это «помоги ребенку выйти» — не мешок вытащить! Необходимо внимательно следить за его ножками, которые нужно повернуть, за тем, чтобы он слегка пригнул голову к притолоке дверцы автомобиля. Делать всё спокойно, с любовью.

В этом заключается любовь. Об этом сказал Господь: «Я дал вам пример. То, что делаю Я, делайте и вы». И еще Он сказал: «Ты хочешь быть первым — тебе нужно научиться быть последним!»

Где это видано? Кто последний? Вы встречали христианина, который «последний»? Я не помню, чтобы я когда-то был последним. Тот, кто хочет быть первым, пусть будет последним. Тот, кто хочет иметь власть, пусть станет слугой всем, слугой всем! Послушай, чтобы потом не переиначивать, что это якобы аллегории. Какая же это аллегория — «раб»? «Слуга» — это тоже сказано аллегорически? Что вообще означает «аллегорически»? Легко глубокомысленно богословствовать. Ну а исполнять кто будет? Кто-то другой? То есть существуют люди высокого богословия, и другие — смиренного служения? Да, ну а Господь в конце концов кого ублажил? Та женщина сказала мне, что ходила в реабилитационный центр в Вуле, и этим растрогала меня. Она сказала: «Я по воскресениям хожу и помогаю. И, естественно, мне нравится церковь, но я не могу в нее приходить тогда, когда хочу. Я прихожу немного позднее. И не могу присутствовать на всей службе, как мне этого хочется, потому что прежде помогаю детям». И пускай она не успевает всего того, что успеваю я «утру глубоку», но я в отличие от нее погружен в глубокое утро греха и непоследовательности в духовной жизни. А от ее слов сердце наполняется любовью, и благодатью, и милостью Божией.

Раз отправился святой Макарий посетить келью одного монаха. Этот старчик жил один далеко в пустыне. И вот он пошел его проведать. И говорит ему:

— Ну, как ты поживаешь, отченька? Хорошо?

— Хорошо. Спасибо тебе, отец Макарий, за то, что ты пришел.

Святой Макарий. Великий святой, имевший духовный опыт и прозрения.

— Как ты поживаешь, отче? — спрашивает его святой Макарий.

— Очень хорошо, слава Богу.

— Хотелось бы тебе чего-нибудь? Хотел бы ты, чтобы я что-то сделал для тебя? Скажи мне. Попроси меня о чем-нибудь!

— О чем же мне тебя попросить? — засмущался монах.

— Скажи! Скажи мне, что ты хочешь.

— Да ничего. Я уже многие годы живу в пустыне. Ем одни сухари.

— Назови мне что-нибудь, что ты хочешь. Скажи, отче.

— Ну, наверное, мне хотелось бы козинак, один козинак! — говорит он ему. — Вот чего бы мне хотелось. Но я сказал тебе об этом потому, что ты сам меня попросил. Я ничего не хочу. Я просто так сказал. Как-нибудь в другой раз.

Святой Макарий ответил ему:

— Подожди! Подожди немножко, я сейчас приду!

Он вышел из кельи отшельника и проделал несколько часов пути, чтобы дойти до ближайшего села и там купить козинак. Вернувшись к старчику, святой Макарий сказал:

— Отче мой, я принес тебе козинак, о котором ты просил меня. Возьми его и съешь!

А тот говорит:

— Да что ты, отче! Я же просто так сказал!

— Ты просто так сказал, но я не мог этого просто так пропустить мимо ушей! Раз ты попросил, как же мне не оказать тебе услугу?