Наутро одна лекция, потом вторая, по дороге между лекциями был увиден гигантский — будто Шпеер строил — футбольный стадион (football not soccer). Ну или древнеримский: сбоку как колизей, этажи — ярусами. После второй лекции сразу отправились в Чикаго, но у нас сначала заклинило навигатор, отчего плутали по непонятным местам, хотя сколько там этой Урбаны-Шампейна. Выбрались на трассу и поехали. Было еще светло, только начинало смеркаться. По окончании своих лекционных мытарств я был изрядно замучен, отчего перед началом движения сделал несколько больших глотков виски Maker’s Mark, который по удачному стечению обстоятельств обнаружился у Ильи. После этого я стал находиться в состоянии релаксации, а голова что-то еще досчитывала, имея, что ли, в виду произвести зачем-то понадобившиеся ей обобщения.

Поводом к этому было содержание урбановских лекций. Сначала про российскую политику, потом — об онлайн-СМИ. Во втором случае речь шла о проблеме, связанной с тем, что в России они возникли очень уж не вовремя, в плохой момент. В мире же как было? Появляются онлайн-медиа, и все более или менее спокойно. То, что там имелось, постепенно добавляло к себе онлайн. Прогресс, никаких принципиальных утрат. Но в России в это время сменилась не то что власть, а общая организация всего — в частности, культурных институций. Поэтому имевшееся прошлое не было продолжено, оно обрушивалось по своим причинам (финансирование, то да се), и тут совершенно некстати появился онлайн и иллюзия, что новое и правильное возникнет именно там. В итоге грусть и печаль. К Чикаго это отношения не имеет, зато любопытно несоответствие тем друг другу: они были какими-то принципиально разными. Одно дело — достаточно замкнутая литература, а другое — урбановская история про онлайн и Россию. На что-то это было похоже, вот в чем дело.

Вот на что: есть cloud-программа Dropbox, она позволяет хранить свои файлы неизвестно где и работать с ними как угодно — с телефона, с ноутбука. Файлы, конечно, личные, под своим аккаунтом. Но есть две опции, shared и public. Public — это общедоступная среда, неопределенный адресат. Можно выставить ссылку на свой файл, который находится в директории public, куда угодно, в соцсеть, и все могут читать этот файл. Shared — уже расшаривание папок с конкретными людьми. Их тоже может быть сколько угодно, но все они фиксируются по факту шэринга; это примерно как аудитория СМИ (там по крайней мере есть личная связь читателя хотя бы с сайтом издания). А public — ну, те же соцсети. Это вопрос тематики: определенный тип контента (или литературы) предполагает знание контекста, предыстории и самой этой литературы. Вот воркшоп предполагал шэринг. А в урбановском варианте было просто сообщение для неопределенных слушателей. Оно не имело для них собственного смысла: это просто не их проблемы, они ничего тут использовать не могут, не в контексте и в нем не будут никогда. Тут все очевидно. Но бывают ли промежуточные варианты?

Скажем, теперь СМИ часто хотят стать еще и соцсетями, перекинуться из shared в public. Сначала просто вводят всякие блоги на сайтах и т. п., а потом даже уже не имитируют соцсеть у себя, а группами и редакциями идут в соцсети сами, поставляя в открытое пространство и весь свой внутренний интим. Разумеется, это прозрачность, нараспашку открытое общество, всякое такое. Cool, но туда ж лезет и то, что в принципе может быть предметом только шэринга, а иначе получается какая-то ерунда и wtf. Ну, может, все это слово за слово, на голубом глазу, не замечая разницы, и вообще, весь мир нам Царское село. Иначе говоря, некоторая вполне замкнутая группа лиц вдруг начинает думать, что покрывает собой всю ноосферу. Причем некоторое время она и в самом деле может производить такое впечатление на окружающих. Полгода, допустим.

То есть то, что должно быть в shared, оказывается в public и — в результате этого переноса — становится продуктом для всех подряд. Точнее, оно может быть воспринято таковым или нет, но оно выставляет себя в открытом нараспашку качестве, до востребования. Итак, нечто из shared перетаскивается в public и иногда имеет успех как продукт. Тогда жизни ему обычно — не более сезона. Продукт не воспроизводится и не меняется, он уже только штампуется, вскоре надоест. Исключений и не вспомнить. Понятно, что в таких случаях упор не на производство новых сущностей и смысла, а на продвижение тех, которые уже наклепали. Маркетинг, а не продолжение процесса внутреннего познания и художественного обновления.

Маркетинг тогда определяет производство, диктуя чт'o именно и в каких количествах ваять. Это очевидно, но это же тематика Сибрука с его ноубрау в чистом виде, а она слишком уж демонстративно-американская (имея в виду понты автора). У него магистральная тема состоит в сближении смыслов и ценностей высоколобой среды (highbrow) с предпочтениями массовой (lowbrow). Причем это не так, что highbrow-среда транслирует свои ценности и артефакты в адаптированных продуктах для масс (middlebrow или lowbrow). Наоборот, элементы снизу (с бывшего низа, собственно) идут наверх (на бывший верх), граница между типами культуры исчезает вообще, и получается ровное и равномерное пространство культуры для всех, nobrow — как те же комиксы.

У него-то сразу видно, как все не сходится: ведь если все это так, то о чем тогда вообще разговор и зачем ноубрау как термин? Если и так все уже устроилось именно в таком варианте? Понятно, что граница остается, даже если только в некоторых сферах: вряд ли те же давешние объекты Twombley из Арт-института могут сделаться паблик или ноубрау. Что-то не сработает. Но возможно ли сделать public тематикой воркшопа? Разумеется, нет — пусть даже этот факт и расстроит кого-нибудь из его участников (потенциально — студенты же: изучают креативный райтинг, мало ли — имея на уме массовый успех). Но не получится, этот перевод потребует учета рецепции читателей, которые там мало что понимают, и какая у них тогда рецепция? Тогда придется сопровождать все подряд объяснениями и толкованиями, поэтому смысл действий будет состоять лишь в организации этих толкований и пояснений.

Вообще, адаптированные для масс продукты всегда быстро вянут, а с появлением онлайна и соцсетей стали делать это еще быстрее. В сети очень все быстро снашивается. Даже такие хорошие артефакты, как «киса-куку» или «люто-бешено», кто уж вспомнит «превед». У мемов хилая прочность, даже у политических. Но тогда очевидны и социальные причины & последствия: любая группа (дружеская, родственная, журналистская, художественная, идеологическая, даже этническая — хоть «Память»), которая оформит себя не через shared, а в public, превратится в продукт. Конечно, и потому, что такая группа сама захотела стать продуктом. Она делает себя им, продукт — иногда — входит в моду, а потом из нее выходит, потому что устарел. Причем это не зависит от существенности темы. Была же когда-то в России партия любителей пива, казалось бы — вечная ценность. Почему же она не воскресла сейчас, когда пиву снова ставят препоны в виде уничтожения ларьков и ограничения времени продаж? Тут, что ли, какая-то тайна, почему публично надоедает даже важное?