– Я что, не успею и душ принять?

– А ты бегом, – посоветовал Быков, похлопал Копаева по плечу и направился к выходу из квартиры. Чашка чая на столике осталась нетронутой. На пороге полковник обернулся.

– Удачи, следователь Приколов.

Коридорный хорошо помнил – ночью горничная Майя доложила, что господин из триста семнадцатого номера еще с вечера просил зайти к нему, разбудить и принести чашку кофе со стаканом апельсинового сока и двумя поджаренными тостами. Коридорный еще подумал тогда: «Насмотрелись фильмов. Какой русский, будь он трижды состоятелен, будет утром пить сок и хрустеть хлебом?» Майя не успевала с уборкой, тем не менее желание клиента в этой гостинице, как и в остальных других, было законом. А законы для того и существуют, чтобы их исполнять. А потому Майя попросила Колмацкого заменить ее с доставкой. Сумела найти для этого нужный момент – ночью, когда в контексте общей обстановки его отказ выглядел бы откровенным свинством. И он, конечно, согласился, ибо взаимовыручка в «Потсдаме» в чести.

Коридорный еще раз поморщился и прихватил из кухни разнос. Посмотрел на часы, убедился, что в его распоряжении еще целых семь минут, и вызвал лифт.

Сок с тостами… Зажрались. Хотя лишний доллар или купюра в пятьдесят рублей не помешает. Лучше, конечно, пятьдесят рублей. Это больше, чем доллар.

Если бы в подъезде его дома был такой лифт, он превратился бы в кабинку туалета общего пользования в считаные дни. Люди в стране живут такие, что по утрам запивают хрустящие тосты апельсиновым соком, морщась и скрипя пораженными кариесом и пародонтозом зубами, а в обед сливают продукт переработки этого, не приемлемого для русского организма завтрака на пол лифта. А вечером, заходя в номер, проводят пальцем по блестящей полировке мебели и очень сердятся, когда обнаруживают пыль. Серчают, что унитаз не сверкает, хотя уже спустя час, стоя над ним, попадают туда лишь с третьего раза. Стряхивают на стену и, не вымыв руки, идут в спальную, чтобы переодеться к коктейлю.

Коридорный любил не всех господ. Некоторые даже не умеют толком подать чаевые. Либо развернут купюру, как в булочной, и протянут. Либо, наоборот, воровато оглянувшись – то ли от жены, то ли от копов, – свернут бумажку так, словно собираются засунуть ее под язык ли еще куда-нибудь, и втолкнут в руку. Не успеешь подхватить – на пол упадет. Есть те, что потупее. Они полагают, что коридорные приходят в восторг, когда им запихивают купюры за лацканы куртки, за отвороты ее рукавов, в карман.

Нормальный, уважающий себя господин всегда возьмет купюру, переломит ее пополам и протянет, держа не как отрез использованной туалетной бумаги, а с чувством выполненного долга. Для нормального человека дать коридорному на чай – это не проявление роскоши и не способ блеснуть чешуей перед спутницей, а такое же нормальное явление, как после туалета помыть руки. Даже если ты их и не обмочил случайно.

Лифт пискнул. Постоял, раздумывая, и бесшумно раздвинул створки. Определенно, положительный лифт.

Он постучал и прислушался к тишине. Как же постоялец зарабатывает на свой тысячедолларовый костюм, если в половине девятого утра, в пятницу, спит, как пожарный? Люди, которые хотят иметь в кармане деньги, встают в пять утра. Бреются, умываются, чистят курточку, надевают плоскую шапочку без козырька и идут на заработки. А этот спит.

Он еще раз постучал и одному ему известным тембром в голосе, могущим разбудить не всех вокруг, а лишь того, к кому обращен призыв, сказал:

– Обслуживание в номерах!

Делать нечего, не возвращаться же с подносом на кухню. Коридорный – парень грамотный, работает не первый год, а потому знает, что, уйди он, и уже через десять минут администратору поступит звонок и грузный голос начнет орать, что он вчера делал в номер заказ, а до сих пор нет ни заказа, ни хотя бы вежливого в нем отказа. Предупредит, что в следующий раз он остановится не в «Потсдаме», а в какой-нибудь профсоюзной гостинице, где, по крайней мере, не нужно ломать голову над тем, самому идти в столовую или ждать, пока пожрать тебе принесут.

Вынув из кармашка на груди врученный Майей ключ, коридорный вставил его в замок и провернул. Обычно в таких случаях разнос следует оставить на столике, не проходя в спальную, и уйти. Но он шел сюда не для того, чтобы принести пожрать толстяку в тысячедолларовом костюме. Коридорный исполнил заказ и теперь хочет получить за это небольшую порцию уважения.

А потому дверь он захлопнул громче, чем того требовало вороватое проникновение в номер, и кашлянул.

– Обслуживание в номерах, – сказал еще раз и пнул приоткрытую дверь ванной.

Дверь стукнулась о косяк, отскочила назад и снова, словно издеваясь, встала в исходное положение. Пинать ее второй раз было бы чересчур. Хотя и хотелось.

– Кофе остывает, – сказал коридорный тем негромким, но проникающим на уровень подсознания голосом, который с виду безразличен, а пробирает до самых костей.

Да что же это такое, в самом-то деле?! Это просто свинство и ни что иное!.. Туфли у порога, пиджак в шкафу, и не нужно пытаться убеждать его, коридорного, что этот толстяк нынче ночью, заказав предварительно английский завтрак, свалил из «Потсдама» в одних брюках и носках, чтобы за него не только не платить, но его и не есть.

Отбросив в сторону условности, оговоренные в функциональных обязанностях коридорного, расписанные до мелочей и вывешенные на стену администраторской, он подкинул на руках поднос и вошел в комнату. И остановился в сомнении, стоит ли идти дальше.

Рубашка толстяка, словно подстреленная на лету птица, валялась в углу спальной, распластав рукава-крылья. Галстук цвета гадюки, умершей от ядовитой крови укушенного ею человека, повис на спинке стула. Кейс в распахнутом виде покоился на полу, левый носок лежал под тяжелой портьерой, и свет, рвущийся из-под нее, окрашивал оба эти предмета в желто-серый цвет. Опытному коридорному ничего не стоит отличить правый носок от левого, если один из них находится на ноге клиента.