Либо вы прячете рану, либо вы ее лечите. Вы не можете делать то и другое одновременно. Чтобы вылечить рану, ее нужно открыть, а не прятать под повязками. Раскройте рану, внимательно изучите, исследуйте ее, почувствуйте боль.

Для меня именно в этом заключается аскетизм, а не в том, чтобы стоять под палящим солнцем, или голодать, или стоять в холодной реке по многу дней. Так себя не вылечишь. Люди, которые ничего не знают, начинают давать всевозможные советы: «Делай то-то и то-то, и ты исцелишься». Но тут вопрос не в том, чтобы что-то делать. Здесь требуется исследование всего вашего существа, без предубеждений, без осуждения – потому что вы обнаружите многие вещи, о которых вам говорили, что это плохо, что это зло. Не отстраняйтесь от них, позвольте им быть. И не вздумайте осуждать.

Вы приступили к исследованию. Просто отмечайте то, что есть, – отмечайте и идите дальше. Не осуждайте и не давайте ничему названий. Не привносите никаких предубеждений, потому что они помешают исследованию – ваш внутренний мир тут же закроется, возникнет напряжение. Увидели что-то плохое? Вы см'oтрите внутрь и что-то видите, и это вас пугает, потому что это что-то плохое – жадность, похоть, гнев, ревность… И вы говорите себе: «О боже! Все это есть во мне?! Лучше не смотреть внутрь».

Вот почему миллионы людей не хотят углубляться внутрь себя.

Они просто сидят на крыльце своего дома. Всю свою жизнь они живут на крыльце. Это жизнь за порогом! Они никогда не открывают дверь своего дома. А в этом доме много комнат, залов – это дворец. Если вы войдете внутрь, вы обнаружите много такого, о чем другие отзывались неодобрительно. Но вы ничего не знаете, вы просто говорите себе: «Я невежественный человек. Я не знаю, кто это здесь такой внутри. Я пришел просто посмотреть, провести исследование». А исследователю не нужно беспокоиться о том, что хорошо, а что плохо, он просто идет вперед и смотрит, все замечает, за всем наблюдает.

И вы будете удивлены, сделав странное открытие: то, что вы до сих пор называли любовью, скрывает под собой ненависть. Просто примите это к сведению…

То, что вы до сих пор называли скромностью, – всего лишь обратная сторона вашего эго. И это просто примите к сведению…

Если кто-нибудь меня спросит: «Ты скромный человек?», я не смогу ответить утвердительно, потому что я знаю, что скромность – это лишь эго, перевернутое с ног на голову. Я не эгоист, поэтому как я могу быть скромным? Вы меня понимаете? Не имея эго, невозможно быть скромным. И как только вы увидите, что то и другое слито воедино, произойдет нечто странное, как я вам уже говорил. Как только вы увидите, что любовь и ненависть, скромность и эго составляют одно целое, они исчезнут.

Вам ничего не нужно для этого делать. Вы просто раскрыли их секрет – именно этот секрет помогал им оставаться внутри вас. Вы увидели, в чем секрет, и теперь им больше негде спрятаться. Отправляйтесь внутрь себя снова и снова, и вы будете находить там все меньше и меньше. Внутренние накопления начнут постепенно иссякать, толпы начнут расходиться. И очень скоро настанет день, когда вы останетесь наедине с собой – никого больше не будет, перед вами откроется пустота. И в тот же момент произойдет исцеление.

Никогда не сравнивайте, потому что вы – это вы, а другой человек – это другой человек. Почему я должен сравнивать себя с Иегуди Менухиным или с Пабло Пикассо? Я не вижу в этом никакого смысла. Они делают свое дело, я делаю свое. Они получают удовольствие от того, что они делают… наверное – потому что про них я ничего не могу сказать наверняка. Но не про себя; я знаю точно, что я получаю удовольствие от того, что я что-то делаю или чего-то не делаю.

Я говорю, что не могу про них сказать наверняка, потому что Пабло Пикассо не был счастливым человеком – на самом деле он был очень несчастным. Все его картины так или иначе отражают его внутреннее страдание, он переносил свое страдание на полотна. Но почему Пикассо стал величайшим художником своего века? Причина в том, что этому веку внутреннее страдание знакомо лучше всего.

Пять веков назад Пикассо вообще никто не посчитал бы за художника. Все бы над ним смеялись, и его могли бы поместить в сумасшедший дом. А пять веков назад сумасшедший дом был страшным местом. Чего там только ни делали! Даже избивали пациентов, потому что тогда считалось, что безумие можно выбить из человека. Безумие объяснялось тем, что человеком овладел злой дух, и если его каждый день хорошенько бить, безумие уйдет.

Три столетия назад сумасшедшему пускали кровь, чтобы он ослабел. Считалось, что его энергией завладел злой дух, и если забрать энергию, то злой дух уйдет, потому что ему нечем будет питаться – а он питается человеческой кровью. Тогда это казалось логичным, поэтому так и поступали.

Никто тогда не воспринял бы картины Пикассо как искусство. Только в двадцатом веке его могли назвать великим художником, потому что люди страдают, они кое-что знают о страдании, о внутренних терзаниях – а этот человек все это выразил в цвете на холстах.

То, что вы не можете выразить даже словами, Пикассо смог передать красками. Вы не понимаете, что это, но вы чувствуете глубокое созвучие своим чувствам. Его картины притягивают, что-то щелкает внутри вас. Это происходит не на интеллектуальном уровне, потому что вы не можете объяснить, в чем дело, но вы не можете оторвать взгляда, вы смотрите, как будто это зеркало, в котором отражается что-то находящееся внутри вас, что-то сокровенное. Картины Пикассо стали так знамениты в этом веке, потому что они воздействуют почти как рентгеновские лучи. Они выводят ваше страдание на поверхность. Вот почему я говорю «наверное». И о любом другом человеке я могу сказать только «наверное».