— Ну что вы так на меня смотрите? — Полковник сунул в стол папку с документами. — Разговаривал я с лейтенантом Шаховым. Смелые мысли. Однако же мы должны видеть, что ствольной артиллерии приходит логический конец, ракетная техника вытесняет...

— Полк-то существует, действует, — возразил Бородин.

— Да, конечно, действует...

— В чем тогда дело?

— Дело в перспективе, Степан Павлович. Разве вы этого не понимаете?.. Спорить не будем. Вот пришлют нового командира и... нажимайте на него. — В голосе Водолазова прозвучала нотка не то раздражения, не то усталости.

Бородин рассказал о том, что в подразделениях ходят слухи, будто бы ликвидируют полк. Водолазов оживился, вскочил, для чего-то плотно прикрыл дверь.

— Это моя вина, я дал повод... Да-да, чувствую, что это так. Но надо все сделать, чтобы уберечь людей от демобилизационного настроения, чтобы не пала дисциплина. — Он начал перечислять мероприятия, которые следует провести в ближайшие дни. Теперь перед Бородиным стоял другой Водолазов: то, что он советовал, предлагал, мог сказать человек, глубоко заинтересованный в деле и хорошо знающий жизнь полка, тертый армейской службой, и майор невольно залюбовался полковником. — Все это надо сделать в течение ближайших двух-трех дней, — тоном распоряжения заключил Водолазов.

Он начал звонить командирам дивизионов, требуя от них усилить воспитательную работу с личным составом, решительно пресекать всякие слухи, разлаживающие дисциплину и порядок. Потом вызвал начальника штаба полковника Сизова, приказал ему в двухдневный срок подготовить совещание сержантского состава в масштабе полка.

— С докладом я выступлю сам. Надо, чтобы младшие командиры прочно стояли на своих местах. От них зависит многое. — Он тут же назвал фамилии сержантов, которым следует выступить на совещании и поделиться опытом воспитательной работы.

Начальник штаба ушел. Бородин вспомнил, что Водолазова вызывал к себе генерал Захаров, и спросил:

— Не вернул рапорт командир дивизии7

— Нет...

— Глядя на вас сейчас, я подумал: вернул, товарищ полковник.

Водолазов догадался, почему так спросил секретарь.

— Рапорт — это одно дело, Степан Павлович, а служба — другое: пока я солдат, мои обязанности остаются за мной. — Подумав, он продолжал: — Сегодня приходила председатель женсовета Крабова. Говорит, женщины решили своими силами оборудовать солдатскую чайную в клубе. Понимаешь, чайную! А ресторан, спрашиваю, не хотите открыть? Музыка, водочка, колхозные девчата. «Шумел камыш...» до утра? Елена Ивановна, говорю, я же командир полка, а не председатель треста столовых и ресторанов, что же вы меня обижаете? Она в ответ: «В других частях, товарищ полковник, имеются солдатские чайные», — и газеты показывает: вот, мол, посмотрите... Не стал читать, отправил Елену Ивановну к тебе. Приходила?

— Нет.

— Значит, я ее убедил... Чайная! Ну и времечко же настало — не поймешь, чем командир полка должен заниматься: то ли огневой подготовкой, то ли чайными. — Водолазов оделся, проверил, закрыт ли сейф. — Пойдем, секретарь, субботний день, можно и на час раньше...

Уже на улице полковник спросил:

— Ты-то как смотришь на эту чайную?

— Положительно.

Водолазов остановился, чуть наклонил голову, потом вскинул взгляд на Бородина:

— Ага, так-так... Зайду к Дроздову, великолепный врач... Советует чаще ходить по кручам, не медик, а золото.

Майор остался один. Утром Елена забрала к себе Павлика, пригласив Бородина на обед. Но ему не хотелось идти к Крабовым. Опять Лев будет донимать расспросами, отправил ли Захаров рапорт в округ... К штабу подъехала машина. На ней офицеры отправлялись в Нагорное. «А может быть, к Наташе?» — подумал Бородин и поспешил к машине. В кузове уже сидели Узлов и Шахов. Лейтенанты успели переодеться, и сейчас в выходном обмундировании, с начищенными пуговицами они выглядели еще моложе. Сразу же за воротами Узлов запел. Песню подхватили остальные. Песня была про Орленка, и Бородин невольно вспомнил о сыне. Он постучал по кабине. Машина остановилась как раз против дома Крабовых. Бородин легко выпрыгнул из кузова. «К Наташе можно и потом, в следующую субботу», — успокоил он себя.

Матвей Сидорович Околицын, протирая сонные глаза, сунулся под умывальник, окатил холодной водой голову. Было раннее утро, восточный край неба алел огненной дымкой, отчего казалось, что за старой греблей какие-то озорники палят солому. Матвей Сидорович, скосив бровь, напряг слух, словно пытался уловить шум пожара. Но кругом — тихо.

— Показалось. — Он бросил полотенце на скамейку. Но в этот миг за разрушенным валом взметнулся столб огня. — Наваждение... Александр! — крикнул Матвей Сидорович сыну, спавшему в летнице. — Привык на службе спать до подъема... Нет, брат, у нас эдак без хлеба останешься.

Матвей Сидорович торопился в поле, прикидывал до обеденного перерыва попасть к полковнику Водолазову, попросить у шефов две-три машины для перевозки зерна на элеватор, ожидала уйма и других дел... Взгляд Матвея Сидоровича остановился на запыленном «газике», стоявшем во дворе. «Самому сесть за руль? — подумал он. — Служба солдатская нелегкая, пусть отдохнет». Шел пятый день, как ефрейтор Околицын находился в краткосрочном отпуске. Он не сидел сложа руки: обучал колхозных ребят шоферскому делу, возил отца по полям и фермам, в пути показывал, как надо водить машину: «Присматривайся, батя, это дело нетрудное». Матвей Сидорович пробовал управлять «газиком», вроде бы получается. Но сейчас председатель колхоза спешил и опасался по неопытности где-нибудь застрять. — Александр! — Толкнул с разбегу дверь и остановился на пороге, чуть согнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Кровать была убрана. Не похоже, чтобы сын спал эту ночь в летнице.