Специфической чертой Парижа конца XVIII века было наличие значительной прослойки мелкой буржуазии. В ее состав входили владельцы карликовых предприятий, небогатые лавочники, рыночные торговцы, собственники харчевен и постоялых дворов. Эти Элементы имели в Париже, несомненно, гораздо больший социальный удельный вес, нежели крупная торгово-промышленная буржуазия. Фигура мелкого буржуа, типичного для Парижа, характерна своей демократичностью. Небогатому мастеру или скромному владельцу крохотной лавки мало знаком антагонизм между трудом и капиталом, неизбежный на крупных капиталистических предприятиях. Такой мелкий буржуа вместе с рабочим и подмастерьем страдает от притеснений власть имущих, от нехваток продовольствия и отсутствия хлеба, он полон негодования против тех, кто, купаясь в роскоши, мешает жить простому народу. Неудивительно, что эти люди выступают в одних рядах с пролетариатом и в день 14 июля, и в дни 5–6 октября, и позднее во всех классовых битвах революционного Парижа.

Интересы и чаяния мелкой буржуазии были особенно близки и понятны Максимилиану Робеспьеру, — верному ученику и последователю великого народника Жан Жака Руссо.

Робеспьер в 24 года (с портрета, принадлежавшего семье Робеспьеров).

Жан Жак Руссо в последние годы жизни.

Главными объектами внимания Максимилиана, если не считать его работы в Учредительном собрании, постоянно оставались пресса и клубы.

Пресса была рождена революцией. В течение лета 1789 года появилось огромное количество газет, журналов и листков, выходивших ежедневно, еженедельно и ежемесячно, продававшихся и высылавшихся по подписке, раздававшихся бесплатно и расклеивавшихся на стенах домов столицы. Газеты различных партий и группировок боролись за общественное мнение, стремились овладеть им или подчинялись ему. Иные листки, выйдя раз или два, затем закрывались; некоторые влачили жалкое существование в течение более длительного времени; были, однако, газеты, популярность которых, возрастая изо дня в день, обеспечивала самую широкую известность как им самим, так и их издателям.

Максимилиан хорошо помнил книгу Марата, с которой ему впервые пришлось столкнуться в годы студенческой жизни. Имя Марата, как журналиста-революционера крайних убеждений, несколько раз называлось в Версале. Теперь в Париже Робеспьер увидел, что автор «Плана уголовного законодательства» стал едва ли не самым известным вождем и глашатаем широких слоев трудящегося народа.

Талантливый врач и физик, Жан Поль Марат во имя революции отказался от научной карьеры и обеспеченной спокойной жизни, чтобы весь свой темперамент, талант, свой мозг и сердце отдать делу народа. Сила его духа была поразительна. Однажды, в ранней юности подвергнутый несправедливому наказанию, он в течение двух дней отказывался от пищи; запертый в комнате, он выбросился в окно и получил при падении рану, оставившую рубец на всю жизнь. Биться до последнего, но не сдаваться — таков был его девиз. Марат раньше других деятелей революции сумел заглянуть в будущее и сквозь мишуру громких слов буржуазных вождей Учредительного собрания зорко разглядел подготовлявшееся ими предательство. На страницах своей газеты «Друг народа» Марат бичевал двойственную политику Байи и Лафайета и открыто обвинял в измене действительно, продавшегося двору Мирабо. Вместе с тем, одинаково громивший и правых и левых, он верно оценил Робеспьера, проникся к нему большим уважением и воздавал ему должное как журналист, называя его в печати достойным и непоколебимым. Правительство и лидеры крупной буржуазии одинаково боялись и ненавидели Друга народа, всячески преследовали его и неоднократно заставляли уходить в подполье.

Среди прочих газет Максимилиан обратил внимание на «Французского патриота». Газета показалась ему серьезной, и он стал читать ее регулярно. Его интерес возбудило и имя издателя: Бриссо де Варвилль. Бриссо!.. Действительно он где-то слышал это имя, но где же?.. Максимилиан вспомнил обстоятельства своего знакомства с Бриссо лишь тогда, когда однажды лично встретился в клубе с издателем «Французского патриота».

Да, это было давно, почти десять лет назад… По окончании университета юный Робеспьер проходил практику у прокурора парижского парламента господина Нолло. Там-то он и встретился с молодым письмоводителем, который так много рассказывал ему о своих путешествиях и приключениях. Сын трактирщика, проведший молодость в шумном водовороте наполненной авантюрами жизни, Бриссо мечтал стать писателем. Он был красноречив и талантлив. Однако он не понравился в то время Максимилиану. Бегающий взгляд его черных глаз казался неуловимым, во всей его внешности было что-то грязноватое, неопрятное. Таких людей аккуратный Робеспьер всегда старался избегать.

В данном случае он не ошибся. Бриссо оказался человеком неопрятным не столько физически, сколько морально. Двуликий демагог, долго рядившийся в одежды республиканца и демократа, он не был, как показало время, ни тем, ни другим. Его «Французский патриот» провозглашал идеи, от которых их автор впоследствии стал открещиваться. Сейчас ему нужна была популярность, и он завоевывал ее всеми возможными средствами.

И еще одно знакомое имя, прочитанное под заголовком газеты, напомнило Максимилиану о далеких, безвозвратно ушедших годах. Это имя задевало самые чувствительные струны его души, ибо оно принадлежало человеку, который был с ним дружен в дни его поисков правды жизни, в дни, когда он открыл учителя.

Максимилиану показалось, что он мельком видел Камилла Демулена в Версале; теперь у него не оставалось сомнений в том, что его школьный приятель находится в Париже и преуспевает.

Действительно, газета Демулена «Революции Франции и Брабанта» раскупалась нарасхват. Острый, едкий и одновременно шутливый стиль, — которым превосходно владел начинающий журналист, очень нравился парижанам. Кроме того, издателя «Революций» теперь хорошо знали: ведь это был самый горячий из агитаторов Пале-Рояля, бесстрашный трибун, указавший народу на Бастилию! Камилл называл себя «главным прокурором фонаря». В своей газете и брошюрах он издевался над двором и даже — этим он особенно гордился — сумел заслужить ненависть Марии-Антуанетты.

Робеспьер с интересом перечитывал творения Камилла. Он не мог не поддаться обаянию пера своего старого приятеля, но вместе с тем он слишком хорошо помнил его. Читая между строк, Максимилиан чувствовал, что юный трибун любит революцию любовью, слишком похожей на опьянение. Восторженность Камилла не знала меры. А хватит ли у него стойкости и принципиальности, когда родина потребует серьезных жертв?

Старые знакомые Максимилиана встречали своих единомышленников не только в кафе или редакциях газет: все они были связаны с народными клубами, которые начинали играть в Париже все более видную роль.