Шрифт:
– Жаль, что этот мираж быстро проходит, - сказал Борис Архипов, отставив чашку.
– Равно как и всякое самообольщение.
– Выпей еще дозу, - предложил Овцын.
– А сердце?
– Борис Архипов сморщился и потер под галстуком.
– Не знаю про такое, - усмехнулся Овцын.
– Тебе тридцать? Недолго осталось. Лет через восемь узнаешь и уже до последнего в твою честь салюта не забудешь, - пообещал Борис Архипов.
– Я в твои годы водку пивной кружкой пил, а теперь вот курю не взатяжку.
– Пил бы стаканом, как люди, - сказал Овцын.
– Люди... Что за удовольствие жить, как люди?
– проговорил Борис Архипов неодобрительно.
– Не люблю жить, как люди. Впрочем, я свое уже отжил. Пора под пресс.
– Врешь ты все, отец, - засмеялся Овцын.
– Люди тебе нравятся, и пожить тебе еще охота, и сигаретой затягиваешься.
– Иногда, по забывчивости. А пожить... Пожить, конечно, не мешало бы... Ты сегодня куда деваешь вечер?
– спросил Борис Архипов.
– Я не занимаюсь до завтрака этой проблемой, - сказал Овцын.
– Впрочем, мне все равно.
– Вот то-то и оно...
– задумчиво произнес Борис Архипов.
– Для каждого есть только один город, где не все равно, как провести вечер. Там мы заранее знаем номер автобуса, в который сядем, выйдя из ворот порта. Мы точно знаем, на какой остановке сойдем. Мы знаем, где там ближайший «Гастроном» и в какую сторону от входа отдел, торгующий шампанским. Мы знаем даже, сколько ступенек в той лестнице, по которой поднимаемся с надеждой, тревогой и сладостным замиранием сердец.
– Это стихи, - сказал Овцын.
– Среднего качества.
– А что ты хотел от старого человека, обремененного семейством? У которого к тому же истрепанное сердце и далеко не блестящая анкета?
– Борис Архипов щелкнул пальцами и налил себе еще чашку.
– Ты хотел от него «дыша духами и туманами»?
– Хорошая нынче погода, - сказал Овцын.
– Вот именно, - покачал головой Борис Архипов.- Что может быть убедительнее? Пойдем в театр?
– А что там?
– «Сирано де Бержерак». История о человеке, который жил не как
люди.
– Хорошая пьеса, - согласился Овцын, видевший ее давно и помнивший смутно.
– Значит, пойдем.
– У тебя здесь еще не завелось дамы?
– Ты знаешь, где моя дама, - улыбнулся Овцын.
– Знаю, - сказал Борис Архипов.
– И знаю, что это не то, сынок. Кратковременная эфемерида.
– Отчего же так?
– спросил Овцын, и в душе вдруг всколыхнулось тревожное.
– Видал я твою даму... А во-вторых, для чего ты ходишь на междугородный переговорный пункт ? Не говоришь? Так я скажу: только для того, чтобы позвонить в контору Экспедиции и обругать начальство, что долго не присылает команду.
– У нее нет домашнего телефона, - сказал Овцын и тут же сообразил, что позвонить можно и по служебному, если захочется, можно и дать телеграмму с вызовом.
– Оправдываешься, - заключил Борис Архипов.- Что может быть убедительнее?
– Змей...
– буркнул Овцын, думая о том, почему же он ни разу не позвонил Марине.
– Если хочешь знать, в ранней юности я любил. Пылко, чисто и навеки. Тогда бы я звонил каждый день. Но ведь это не повторяется.
– Романов поменьше надо читать, особенно на ночь, - посоветовал Борис Архипов.
– От них мозги становятся раком, пуще всего от нынешних, нравоучительных. И тогда естественная человеческая жизнь кажется пострадавшему субъекту непричесанной, дикой и вовсе безнравственной.
– А ты знаешь, какая она?
– Она большая, - сказал Борис Архипов.
– В ней все можно найти. На любой вкус и норов. Ищи - и найдешь. Можно и не искать. Брать, что дают по табели снабжения, вроде рукавиц. Только это... Это как правило... некачественно, - подобрал он после паузы слово.
– Ступай работать, сынок.
Да и я делом займусь. В семнадцать тридцать приходи ужинать.
– Объедаю я твой пароход, - улыбнулся Овцын. Ему было неловко, что он никак не может устроить у себя на «Кутузове» нормальную судовую жизнь. Не виноват, - а все же неловко.
– Ради хорошего человека и разориться не обидно, - сказал Борис Архипов.
2
Вернувшись, Овцын все делал как-то невпопад. Без толку вмешивался в работу старпома, оторвал от дела боцмана ради совершенно преждевременной проверки шкиперских кладовок, потом спустился в машину и там нервировал своим присутствием по уши вымазанных в масле механиков. Брался он за чужие дела, чтобы отвлечься от еретических мыслей о Марине, но не вышло. Короткая фраза Бориса Архипова все тревожила его, заставляла копаться в себе. Есть ли она, любовь, единение сродственных душ, чистое, как нынешнее небо, стремление человека к человеку?