«Торопится, – подумал Донцов, – от улик избавляется. Бросить жалко, а держать у себя страшно. Наверное, гад, решил новую жизнь начать, с чистого листа. Все-таки судьбу не обманешь. Недаром сказано, нет ничего тайного, что бы не стало явным».

– Ладно, Вениамин, хватит валяться. Подъем! – строго сказал майор, протягивая Хлюсту руку. – Пошли на кухню, выпьем по чашечке кофе. Заодно ты мне расскажешь, когда произойдет эта историческая встреча и, главное, где…

Через час, втиснувшись в переполненный вагон метрополитена, майор Донцов размышлял: как поступить? Снова запустить громоздкую и, как выяснилось, не всегда эффективную карательную машину ГУБОПа или тихо разобраться по-свойски…

Екатерина Петровна, семидесятилетняя старушка с морщинистым, как печеное яблоко, лицом, всю свою жизнь прожила в подмосковных Мытищах. Особых заслуг у пожилой женщины перед государством не было, да и быть не могло. На производстве она никогда не горбатилась, никакого вклада в общее дело не сделала, да и семьи у нее никогда не было. В молодости Екатерина любила развеселую жизнь, какие уж тут дети, а когда спохватилась – уже было поздно. Мужа тоже не было. Сперва были богатые любовники-«цеховики», которые предпочитали «культурно отдыхать» в ресторанах. С возрастом маков цвет красоты начал увядать, и партнеры стали меняться. Шабашники, освободившиеся урки, потом и того хуже: местные пьяницы, перекатиполе, а последние пять лет и вовсе никого не было. Кому нужна сгорбленная, беззубая, сморщенная старуха, основательно потрепанная жизнью.

Жила Екатерина Петровна на небольшую пенсию по возрасту, на подаяния, которые выпрашивала на паперти у церкви, да на деньги, что ей давали за выполнение разных поручений. Народ всякий попадается, кому на похоронах попричитать, кому заказать панихиду или что-то в этом роде.

А месяц назад зашел сосед Мишка Тыкля, местный наркоман и вор-карманник. Самому не больше сорока, а выглядит на все шестьдесят, тюрьма —дом его родной. Вот только вышел из Бутырки.

– Слышь, Петровна, дело есть для тебя.

Старуха, грешным делом, подумала, денег пришел охальник занять, приготовилась уж было завыть, запричитать о своей горькой доле-судьбинушке. Но смотрит, достает Мишка пачку ассигнаций, не шибко крупных, но все-таки деньжищ (у церкви надо месяц стоять, а то и больше), кладет на стол и говорит:

– Значит, дело такое, —достает из потрепанного пиджака заклеенный почтовый конверт с уже написанным адресом. – Будут тебе каждый вечер звонить и интересоваться здоровьем. А как два дня кряду не позвонят, так ты на третий письмо это в почтовый ящик и опусти. – Гость немного помолчал, давая старухе время сообразить, что от нее требуется, потом спросил: – Сможешь?

Екатерина Петровна хоть и стояла на паперти, но старалась жить по-людски. Квартира маленькая, однокомнатная, зато своя, да и телефон с телевизором есть.

Посмотрела старуха на конверт (вернее, на деньги под ним), размышляя про себя, не накинет ли сосед еще, взглянула в мутные, с красными прожилками глаза и поняла: «Нет, не накинет. На дурь свою проклятую потратит, наркоман чертов».

– Что ж, Миша, дело нехитрое, все сделаю по совести, – сгребая конверт и деньги, пропела Екатерина Петровна.

И действительно, следующим вечером, как раз перед «Новостями», раздался звонок, и так каждый вечер. Через несколько дней старуха даже привыкла к этому, вроде как кому-то нужна, заботится кто-то.

Но неожиданно звонки прекратились. Выждала она как положено два дня, но нет, не звонит сердечный. На всякий случай дала контрольное время, третий день. Результат тот же, телефон молчал.

Делать нечего, проснувшись еще засветло, старуха наспех позавтракала и принялась собираться. Надела старую потрепанную кофту, повязала черный, выгоревший на солнце платок и, захватив небольшой толстый коврик, на котором раньше спал издохший от старости кот Мамай, а теперь на нем хозяйка перед церковью била поклоны, вышла из квартиры.

Проходя мимо темно-синего металлического почтового ящика, прибитого к стене гастронома, достала из-под платка конверт с написанным адресом и протолкнула его в узкое отверстие. После чего спешно направилась в сторону поблескивающей в лучах восходящего солнца маковки храма, надеясь успеть занять место получше. При этом старой попрошайке и в голову не пришло, что только что она приговорила к смерти одного из московских авторитетов.

Номер, снятый Лялькиным для Виктора, если и нельзя было назвать «люксом», то, по крайней мере, он был очень даже ничего. Две просторные комнаты, холл с диваном, телевизором, парой кресел с журнальным столиком и холодильником (правда, пустым).

В спальне были деревянная кровать, две тумбочки по бокам и шифоньер.

Окна номера выходили на пляж, располагавшийся в сотне метров от жилого корпуса. Морской бриз доносил оттуда запахи моря, водорослей, йода и соли.

Первоначально задумывалось поселить в санатории только Савченко, но после кровавого инцидента в ресторане Христофоров как руководитель операции пришел к выводу, что без страховки в санатории Стрелку находиться нельзя. И в одноместный номер соседнего корпуса вселился Дядя Федор. Не хотелось бывшему наемнику покидать податливое тело своей новой подруги и комфортабельную квартиру, но приказ есть приказ. Собрал вещички и вечером того же дня вселился в свой номер. При этом изображал одинокого, богатого и усталого «москаля», прибывшего поправить здоровье.