Летная работа не любит выскочек, не терпит трусов, и главный ее закон — чувство локтя. Может, потому и по сей день вспоминает Павел Попович добрым словом тех, кто помогал ему «стать на крылья», кто стал для него примером: Л. Матюшина, В. Масленникова, П. Кудрявцева, В. Швецова...

Азбуку воздушного боя познавал кропотливым трудом: «Чтобы летать так, как это делали мои учителя, я по десять, двадцать, тридцать раз повторял порой одно и то же упражнение, одну и ту же фигуру». Не просто на несущейся со сверхзвуковой скоростью машине с первого захода точно поразить цель. Тут надобно и великое умение, и особое чутье.

И все-таки он не был доволен собой. Хотя по службе замечаний не было, а успехи его не раз отмечались при подведении итогов, у Павла появилось чувство неудовлетворенности, ожидания чего-то большего. Поэтому, когда по окончании предварительной подготовки к полетам его пригласили зайти к командиру, он почему-то подумал, что это не обычный служебный вызов.

Павел размашисто шагал по серым бетонным плитам рулежной дорожки. Порывистый ветер трепал брезентовые чехлы на фюзеляжах, забирался за воротник. Небо хмурилось, темнело. Так и хотелось засунуть руки в карманы теплой летной куртки, но он держался подтянуто, строго. Он даже весь напружинился, как будто этим можно было повлиять на ход предстоящего разговора.

Командир внимательно посмотрел на ладного, широкоплечего капитана, на его густые, черные как смоль брови, которые слегка приподнялись, и понял, что тот не догадывается, зачем его вызвали.

Вопрос был задан напрямую, без дипломатии:

— Хотите летать в космос?

— Когда нужно собираться?

— Не торопитесь. Подумайте. Еще предстоит медицинская комиссия. Мы вас вызовем. Ждите.

Он ждал. Из головы не выходило сделанное ему предложение. Нет, то не были сомнения в правильности принятого решения. Просто трудно было поверить в реальность самого факта. В дневниках Генриха Гейне он как-то прочитал такую фразу: «Земля — это скала, к которой навеки прикован страдающий Прометей — все человечество».

Много чудес видела планета. Сенсацией были первые пароходы. Первому мужественному летчику, пролетевшему над землей несколько десятков метров, горячо пожимали руки. На одном из первых воздушных шаров, поднявшихся к облакам, было написано: «Так идут к звездам». Этот матерчатый шар, подогреваемый жаровней с углями, поднял человека всего лишь на версту от поверхности. До звезд было далеко, ой как далеко! Но люди дерзали. Первый спутник, полет Лайки, тяжелые спутники-лаборатории, запуски ракет к Луне...

В отряд космонавтов он прибыл первым. Никого и ничего не знал. Задавать вопросы не торопился. Командование поручило ему заниматься устройством прибывающих. Познакомился с комендантом, обзавелся ключами, помогал размещать вновь прибывших: Гагарина, Николаева, Быковского, Титова...

Уже первые занятия но программе показали, что путь в космос легким не будет. К полетам прибавились прыжки с парашютом, теоретические занятия, различные комплексы тренировок... Спортивный зал сменялся лабораторией медиков, учебные классы -аэродромом, изучение технической документации — поездками на заводы и в КБ... Много позднее, мысленно прослеживая все этапы подготовки, он задавал себе вопрос: что же было самым трудным?

Самым трудным была, пожалуй, сурдокамера. «Сурдо»... Слово-то какое-то не наше, не русское, не украинское. Павел нашел его в словаре. В переводе с латинского оно означало «немой», «глухой», «тихий»... Тишина... Она заползла в каждый угол небольшой комнаты и как бы следила за ним долгие дни и ночи испытаний, подкарауливала, ждала.

«...Сутки сменяли другие. На календаре начался новый месяц. Вспышки световых сигналов, казалось, издевательски подмигивают. Сигналы вспыхивают и пропадают, чтобы, неожиданно появившись, снова ослепить. «Черта с два, — подумал я. — Теперь уже недолго тут торчать, остались одни, последние сутки». Запел. Гулко раздается в сурдокамере песня и, даже веселая, звучит вроде из небытия. «Прямо издевательство над звуками», — подумал я тогда и понял, что начинаю чуть-чуть нервничать. А рядом дверь. Стоит снять с рук и груди датчики, повернуть колесо — и ты шагнешь к людям, к шуму, к звукам. Сделав над собой усилие, сосредоточился на одной мысли. Нужно погасить в себе эту нервную бурю. Погасить. Говорят: «Нужно взять себя в руки». Я понимал, что нужно было брать себя в стальные тиски.

Когда напряжение спало и все пришло в норму, вновь потекли часы одиночества. И вновь изредка вспыхивали световые сигналы, но теперь казалось, что я их усмирил, а ведь минуту назад они готовы были торжествовать победу... «Черта с два!» — сказал я громко и погрозил кулаком этим электросигналам...»

Многим в Звездном пришелся по душе этот украинский парень. Умен, наблюдателен, чуток, с веселым задором в искрящихся глазах. В плотно сжатых губах чувствовалась решимость и непреклонная воля.

12 августа 1902 года — это день, когда он должен был отчитаться перед своими друзьями и наставниками, оправдать доверие, которое ему оказали. Перед отлетом на Байконур он написал обязательство — отлично выполнить задание.

Спустя сутки после старта корабля «Восток-3» ракета-носитель вывела на орбиту «Восток-4». Пилотировал его Павел Романович Попович. Опустив хронику этого первого в мире группового многосуточного полета, приведу лишь некоторые записи космонавта-4, сделанные им в бортовом журнале во время полета. За этими строчками — он сам.