Бурно проходило это собрание. Особенно разгорелись страсти, когда один из ярых академистов резко выступил против вовлечения студенчества в политическую жизнь страны.

Говорили все пылко, горячо, перебивая друг друга. Председательствующему едва удавалось сдерживать разбушевавшуюся молодежь:

— Прошу, друзья, потише и по очереди. Всем будет дана возможность высказать свое мнение.

— Я, господа, считаю, что задача землячеств — экономическая помощь студентам, а не революционная работа, — говорил академист. — Мы должны защищать интересы народа, оберегать его жизнь, а не вовлекать в авантюры во имя туманных целей. Да, господа! — истерически закричал он. — Все знают, чем кончались такие авантюры в пятом году, на Лене в двенадцатом году. Море крови, господа!! Мы не хотим крови! Довольно! Да! Надо убедить капиталистов отдать часть своих богатств беднякам. Но не силой оружия, а вдохновенным словом. Мы не должны допускать бойни в цивилизованном обществе.

— Какая чепуха! — возмущенно заметил студент в пенсне с металлической оправой. Это был Всеволод Сибирцев, отбывший заключение за участие в демонстрации против расстрела рабочих на Ленских приисках. — Что наш коллега предлагает? Нет, вы послушайте только, что он предлагает! Он хочет мирным путем, без борьбы заставить капиталистов облегчить жизнь народу. Да это же утопия! Бред! — горячился Сибирцев. — Только в борьбе можно свергнуть тиранов и построить новый мир.

— Позвольте мне, господа, — сказал бледнолицый блондин, поправляя длинными пальцами очки в золотой оправе. — Я не понимаю, господа. При чем тут борьба? Мы совсем не намерены ни с кем воевать. Мы мирные люди, студенты, мы приехали учиться, у нас землячество, содружество молодых индивидуумов, связанных, так сказать, географическими узами. И только. Мы внепартийная организация, созданная для помощи друг другу. А некоторые не в меру горячие головы пытаются сбить нас с правильного пути. Наше дело познавать науки, а не заниматься политикой.

— А кто же будет помогать народу? — вспылил Сибирцев.

— При чем тут народ? — недоуменно пожал плечами блондин. — Я за народ — пожалуйста. Думаю, в нашем землячестве не найдется индивидуума, который возражал бы против народа.

— Пустая болтовня! — решительно сорвался с места студент в темносиней сатиновой косоворотке. Это был Суханов. Горячо и страстно он начал доказывать, что новое всегда рождается только в борьбе.

— Мы не имеем права сидеть сложа руки, — говорил он, — когда народ переживает такой серьезный и знаменательный период своей истории. Мы должны активно участвовать во всей политической жизни страны. Посмотрите, что творится, вокруг. Разве можно забыть и простить самодержавию пятый год, убийства политических заключенных на нерчинской каторге, Ленский расстрел, карательные отряды?.. Ведь тысячи людей замучили, изувечили, осиротили, сделали нищими. А за что? За то, что они осмелились поднять свой голос против многовековой нужды и бесчеловечной эксплуатации. А вы хотите отделаться от политики, — бросил он в сторону студента в золотых очках. — Народ с презрением отвернется от вас. Ему не нужны сочувствующие. Ему нужны борцы. Кто не пойдет вместе с народом, того революция сметет с пути. Вот увидите…

На этом собрании присутствовал и Сергей Лазо. Он внимательно слушал все, о чем говорили студенты, и понял, что симпатии его на стороне тех, кто правду ищет в борьбе.

Домой Сергей в эту ночь не пошел — он жил далеко, — и отправился ночевать к своему кишиневскому приятелю Юрию Булату, который после окончания гимназии также учился в Петербурге.

В комнате Юрия Булата была койка, заправленная байковым одеялом, три-четыре стула, этажерка с книгами, самодельная вешалка из крученой проволоки, небольшое зеркальце на стене — типичная обстановка, в которой учились, жили, мечтали о путях в лучшее будущее многие петербургские студенты.

— Что с тобой? — спросил Булат, увидев своего друга взволнованным и возбужденным. — Уж не влюблен ли?

— Да-да… Кажется, да, — машинально ответил Лазо, продолжая думать о своем. — Понимаешь, Юрий? Я был сегодня на собрании сибирских землячеств. Там так горячо спорили — голова кругом идет. Было, конечно, о чем спорить. Не так все просто, когда речь идет о месте человека в жизни. Больше всего мне понравилось выступление Суханова. Очень интересный человек этот Суханов. Он так умно, правильно говорил. Когда я слушал его, то все время думал: «Вот человек, который знает, что делать, как жить». Я совсем не завистливый, зависть — плохое чувство, но ему я, кажется, завидую.

— Ты?.. Завидуешь? — удивился Булат. — Это на тебя не похоже.

— А знаешь, почему? Я позавидовал его сильной мысли, какой-то, по-моему, упорной воле, страстному чувству, а главное — тому, что он нашел уже себя. У него ясная дорога, а у нас с тобой пока ее нет. Мы все возмущаемся несправедливостью, ищем чего-то, фантазируем, мечтаем, а куда итти, как жить, что делать, чтобы перестроить все по-новому…

— Позволь, позволь, — прервал его Юрий. — И наша дорога, по-моему, вполне ясна. Получим высшее образование, многое узнаем, а там видно будет, что делать и как жить, чтобы бороться за правду, за справедливость. Ты ведь и сам говорил об этом, когда поступил в институт, помнишь?

— Ну говорил, думал, а теперь вижу, что был не прав, — сказал Лазо. — Нельзя отгораживаться от жизни студенческим мундиром.

— Учись, пока молод, потом не наверстаешь, — возразил Булат. — Тем более, что учиться тебе легко. У тебя мама, имение. Каждый месяц тебе присылают деньги.

— Именно деньги, — вспылил Лазо. — Может быть, это имение и эти деньги и не дают мне спокойно жить, спать, учиться. Мне всегда смешны были люди, желания которых не шли дальше богатства. А теперь мне совсем даже не смешно. Я их просто презираю, понимаешь? Пре-зи-раю!..

— Не говори, Сергей, ерунды, — засмеялся Булат, махнув рукой.

— Ну скажи, пожалуйста, — не унимался Лазо, — почему я должен иметь дом, усадьбу, землю, деньги, носить пояс с серебряной пряжкой, — он с досадой снял пояс и повесил его на спинку кровати, — а ты бегаешь с утра до вечера по городу, даешь уроки, переписываешь ноты, чтобы заработать кусок хлеба на жизнь? Ты что, хуже меня?

Булат молчал.

— Ну скажи, хуже? — допытывался Сергей. — Нет-нет! Суханов тысячу раз прав. Все надо перекроить, переделать заново. Все! Жить только ради того, чтобы жить, — недостойно высокого звания человека. Человек — это частица огромного коллектива, и каждый должен иметь свое определенное место в жизни, в общей борьбе. Если его нет, он обязан его найти.