Бои шли упорные, жестокие. Трескотня пулеметов и ружейных залпов заглушалась мощным гулом рвущихся снарядов. Крики «вперед», «ура» сливались со стонами раненых в рукопашных схватках кавалерии и пехоты. Лазо видели и у артиллерийских батарей, и в отрядах конницы, и среди пехотинцев, которых он личной храбростью и бесстрашием увлекал на решительные атаки в самых опасных местах боевых действий.

Несколько раз станция переходила из рук в руки, В конце концов Семеновцы оставили Мациевскую.

Противник откатывался к станции Маньчжурия и у самой границы остановился на высоте Пятиглавой, или по-бурятски Тавын-Тологой. Это была выгодная и почти неприступная позиция. Выбить отсюда врага оказалось очень трудно.

Ознакомившись с положением и хорошо изучив подступы к Пятиглавой, Лазо вместе со своим штабом начал разрабатывать план штурма Тавын-Тологоя и дал приказ командирам тщательно к нему подготовиться, На это понадобилось несколько дней.

Наступило временное затишье.

Воспользовавшись тем, что политическая работа в войсках была поставлена еще слабо, предатели и шпионы, пролезшие в части, повели разговоры о том, что довольно воевать.

— Семеновцы теперь долго не опомнятся от разгрома, и вполне можно отдохнуть от фронтовой жизни.

— Мы тут воюем, а дома, поди, с голоду умирают, никто не хочет о нас заботиться, — шептали они, бросая клич: — По домам!

Эти речи о женах, детях, нужде, о домашнем горе производили на многих большое впечатление… В одном из отрядов Копзоргаза о возвращении домой заговорили открыто, громко, не стесняясь. Бойцы поднимались, затягивали ремни, гремели котелками, кружками, манерками, вскидывали на плечи винтовки. Напрасно командиры пытались их задержать. Казалось, ничто и никто не в состоянии был остановить уходивших.

Об этом сообщили Лазо.

В самый острый и напряженный момент, когда командиры в отчаянии и растерянности пытались то криками и угрозами, то просьбами и обещаниями предостеречь своих бойцов от непродуманных действий, а те ворчали и продолжали готовиться в путь-дорогу, неожиданно появился в отряде командующий.

— Ну что, друзья? По домам? — спокойно, но строго спросил он.

Наступила тишина. Кое-кто сбросил на землю вещевой мешок, кое-кто снял с плеча винтовку и опустил глаза.

— И я бы не прочь дома на печке с молодой женой посидеть, — продолжал Лазо. — Рановато только. Поймите, товарищи. — Его голос звучал все громче и громче и слышен был далеко вокруг.

Послушать командующего подошли и бойцы расположенных рядом других отрядов.

— Мы пока не уничтожили врага. Да, мы нанесли ему поражение, но он еще на нашей территории. Он пускает в ход виселицы, пытки и расстрелы, засылает к нам шпионов и доносчиков. Не успокаиваться нам надо, а собирать свои силы для дальнейшего удара и разгрома семеновской банды. Только враги трудящихся могут ставить сейчас вопрос о том, чтобы итти по домам. Подумайте хорошо, что это значит. Когда мы отойдем от наших позиций, семеновские банды вновь двинутся на наши поселки и станицы. Разве вы забыли, как они насиловали наших жен, сестер, матерей, как грабили народное добро и разоряли наши хозяйства? Тысячами новых могил отметят белобандиты ваш уход с фронта.

— Уйти теперь — значит предать революцию, — говорил он. — Не домой нам надо уходить, а хорошо подготовиться и решительным ударом уничтожить японо-семеновскую контрреволюционную банду. С нами партия большевиков! С нами товарищ Ленин!

Обращаясь к тем, кто собирался уходить, Лазо сказал:

— Вы хотите повторить ошибку героев Парижской Коммуны, которые, не уничтожив окончательно врага, упоенные своей победой, дали возможность негодяю Тьеру собрать силы и этим проиграли Коммуну. Кто хочет победы, тот останется и а фронте.

Несколько мгновений длилось молчание. Затем все закипело. Послышались возбужденные, страстные возгласы. Бойцы потрясали оружием.

— Наступать! — неслось со всех сторон.

— Смерть семеновской банде!

— Да здравствует революция!

— Да здравствует Ленин!

В штаб Лазо возвращался вместе с начальником штаба зоргольского отряда Жигалиным.

Ныряя между плешивыми, безлесными сопками, машина быстро двигалась по фронту. Дальше предстояло на виду у противника пересечь широкую долину. Можно объехать правее, подальше от линии обстрела белых батарей, но для этого надо было сделать большой крюк по горам и потерять тридцать-сорок минут времени.

Перед выездом в долину шофер посмотрел на командующего, но тот выразительно кивнул головой и коротко бросил:

— Прямо!

Шофер дал газ, и машина выбежала из-за сопки. Но не успела она проехать по долине и четверти километра, как со стороны Тавын-Тологоя послышался орудийный выстрел. Недалеко от автомобиля разорвался снаряд. Лазо спокойно продолжал разговор со своим спутником. Лишь когда снаряды начали рваться в двадцати-тридцати метрах вокруг машины, он прервал беседу и, улыбнувшись, почти шутливо сказал водителю: