Часто посещал Собинов также театр Корша. Здесь играли великолепные актеры: Блюменталь-Тамарина, Бороздина, Глама-Мещерская, Андреев-Бурлак, Киселевский, Орленев и другие. Прекрасным культурным начинанием явились коршевские утренники, дававшиеся по удешевленным ценам для учащейся молодежи. На утренниках ставились преимущественно пьесы классической и западной драматургии. Билеты, оставшиеся непроданными, Корш отсылал в Ляпинское студенческое общежитие, делая на них большую скидку. Через своих приятелей — обитателей Ляпинки — Собинбв доставал дешевые билеты и таким образом пересмотрел в театре Корша почти весь его репертуар.

Но как ни хороши были спектакли с участием Ермоловой и Орленева, а Большой театр манил все больше, становился самым любимым. Там, как казалось Собинову, он не только получает художественное наслаждение, но и учится искусству пения.

Труппа Московского Большого театра славилась в это время замечательными певцами-солистами, великолепным хором, первоклассным оркестром и непревзойденным в мире балетом.

Среди певиц и певцов выделялись в те годы артистки А. Скомпская, А. Каратаева, Ф. Литвин, Н. Салина, М. Эйхенвальд, А. Фострем (сопрано), Л. Александрова, В. Гнучева, Л. Звягина, А. Крутикова, Е. Лавровская (меццо-сопрано), тенора А. Барцал, Л. Донской, Н. Преображенский, баритоны П. Хохлов и Б. Корсов, басы И. Бутенко, С. Власов, В. Майборода, В. Тютюнник.

Легко представить, с каким трепетом молодой Собинов слушал впервые «Демона» на сцене Большого театра.

Лучшая опера А. Г. Рубинштейна прочно вошла в репертуар Большого театра благодаря П. А. Хохлову, создавшему правдивый лирико-трагический образ лермонтовской поэмы.

Павел Акинфиевич Хохлов был одним из тех замечательных русских певцов-художников, искусство которых подготовило почву для развития творчества Шаляпина, Собинова, Неждановой, Ершова. Среди ролей, исполняемых Хохловым, непревзойденным до сих пор остался образ Онегина. Хохлов был лучшим Валентином в «Фаусте», блестящим Неверром в «Гугенотах», замечательным Игорем в опере Бородина «Князь Игорь». За какую бы партию ни брался певец, все у него получалось превосходно. Этому способствовали чарующий голос, благородная внешность, врожденная музыкальность и та вечная неудовлетворенность достигнутым, которая всегда отличает подлинного артиста.

…На галерке жарко и душно. Посетители последнего яруса не очень церемонятся: и на ногу наступят нечаянно и толкнут слегка, а если что не понравится на сцене, то и присвистнут. Но Собинов ничего этого не замечает. В ожидании поднятия занавеса он еще и еще раз перечитывает программу, в которой жирной типографской краской напечатано: «Демон — П. А. Хохлов, Синодал — А. И. Барцал».

После короткого оркестрового вступления медленно поднимается тяжелый занавес. Сквозь тускло-синие нагромождения камней просвечивает темное небо На его фоне — силуэт фантастической фигуры. Серый широкий хитон почти сливается с цветом декораций, и только лицо с большими глазами, которые, казалось, видели что-то недоступное простому человеческому взору, выделяется в свете рефлектора. Мятежной7 тоской повеяло от первых же слов Демона:

Голос, про который современники говорили, что это звучащий ограненный алмаз, захватил зал. Собинов весь превратился в слух. Но постепенно его увлек не только замечательный голос певца, но и сложный, глубокий образ лермонтовского героя, оживший в взволнованных интонациях и искренней, благородной игре артиста. В тот памятный вечер Собинов ясно понял смысл фразы, которой определяли искусство Хохлова: «Этот певец умеет петь сердцем». Через несколько лет эти же слова скажут о самом Собинове.

Но в тот момент мог ли скромный студент, слушая бархатный голос Демона-Хохлова, любуясь пластичностью его движений, предполагать, что когда-нибудь станет партнером этого артиста? Мог ли он думать, наслаждаясь лирической арией Синодала «Обернувшись соколом», что через несколько лет сам заворожит этой арией зрительный зал Большого театра? Если бы в тот вечер кто-нибудь сказал об этом застенчивому юристу-первокурснику, он искренно, от всей души рассмеялся…

С жадностью вбирает в себя Собинов оперную культуру. Он не пропускает случая послушать и мастеров итальянской школы, особенно такого прославленного певца, как Анджело Мазини. Божественный, несравненный — вот эпитеты, которые обычно присоединяли современники к имени этого великого художника и поэта звуков.

В тот год итальянская труппа выступала в театре Корша. Мазини пел свой лучший репертуар. Студенты простаивали ночи на морозе, чтобы заполучить билет. Цены были неимоверно высоки. Но с помощью товарищей-студентов Собинов ухитрился послушать Мазини в «Фаворитке», «Риголетто», «Сельской чести», «Фаусте» и «Лоэнгрине». Больше всего Мазини понравился ему в «Лоэнгрине». Исполнение этой партии итальянским певцом явилось для Собинова откровением.

Подобно большинству итальянских певцов того времени, Мазини не придавал большого значения сценической стороне роли. По словам оперной певицы Н. В. Салиной, «короля теноров хорошо было слушать с закрытыми глазами, и тогда тембр его чарующего голоса мог унести вас в заоблачные высоты… Какой это был бесподобный певец!. В его голосе было все: и сила, и нежность, и легкость, и богатство мягких, чарующих оттенков… Пел Мазини с каким-то особым, одному ему присущим мастерством».

За чудесный голос, поразительное, тончайшее уменье владеть им слушатели прощали Мазини все его недостатки — и недоработанность сценического образа, и шаблонную жестикуляцию, и во всех ролях одно и то же лицо (Мазини никогда не гримировался, считая, что раз публика пришла слушать его пение, то пусть и смотрит на него, каков он есть).

На склоне лет Мазини очень берег свое горло и потому еще более пренебрегал искусством сценической правды. Вот один из спектаклей тех лет.

На сцене коршевского театра шла опера «Риголетто». Переполненный зрительный зал. Увертюра проходит в напряженном молчании — публика ожидает выхода Герцога. Наконец на сцене появляется какая-то странная фигура в шубе и шапке. За ней следует человек в безукоризненном фраке и белом галстуке. Он снимает с вошедшего шубу, шапку, разматывает обвивающий шею бесконечный шарф — и перед глазами онемевшей от изумления публики предстает Мазини в костюме Герцога..