Они попрощались с папой, пришпорили лошадей и ускакали.

— Нам очень повезло, — сказал папа.

Это были ковбои. Они попросили папу помочь им перегнать коров через ручей, чтобы они не застряли в ущелье между утесами. Денег папа брать с них не хотел, но сказал, что от куска говядины не откажется.

— Хочешь хороший кусок говядины, Каролина? — спросил папа.

— Ах, Чарльз! — только и могла выговорить мама. Глаза у нее сияли.

Папа повязал на шею самый большой носовой платок, какой только нашелся в доме, и объяснил Лоре, как можно натянуть его на нос и рот, чтобы не наглотаться пыли. Потом сел на Пэтти, поехал по индейской тропе на запад и вскоре скрылся из виду.

Весь день палило жаркое солнце, дул жаркий ветер, и Лора все яснее слышала глухое заунывное мычанье. К полудню весь горизонт застлало пылью. Мама сказала, что скот истоптал всю траву и с прерии поднялась пыль.

Солнце уже садилось, когда папа, весь в пыли, вернулся домой. Пыль была у него в бороде, в волосах, на ресницах и на всей одежде. Мяса он не привез, потому что стадо еще не перешло через ручей. Коровы передвигаются очень медленно и по дороге щиплют траву. Им надо вдоволь наесться травы, чтобы разжиреть к приходу в город.

В этот вечер папа говорил мало, не играл на скрипке и сразу после ужина лег спать.

Стада теперь подошли совсем близко, и заунывное мычанье разносилось по всей прерии. Когда стемнело, скотина успокоилась, а ковбои запели. Их песни совсем не были похожи на колыбельные. Высокие, протяжные, скорбные звуки скорей напоминали вой волков.

Слушая эти тоскливые ночные песни, Лора никак не могла уснуть. Где-то вдалеке выли настоящие волки. Иногда мычали коровы. Но песни ковбоев не умолкали.

Они звучали то тише, то громче, жалобно замирая под луной. Когда все уснули, Лора тихонько подкралась к окну и увидела, что у темного края земли, словно три красных глаза, горят три костра, а над ними в лунном свете сияет огромное ясное небо. Тоскливые песни, казалось, жаловались на что-то луне. У Лоры подступил комок к горлу.

Назавтра Лора и Мэри целый день поглядывали на запад. Они слышали далекое мычание скота, видели густые клубы пыли. Временами до них доносился короткий пронзительный крик.

Вдруг неподалеку от конюшни из прерии выскочило с десяток длиннорогих коров. Задрав хвосты, они свирепо трясли рогами и топали копытами. Ковбой на пятнистом мустанге бешено пронесся мимо, стараясь их обогнать. Он размахивал шляпой и пронзительно вопил:

— Эй-ий-йи-йи! Эй!

Коровы повернулись, закружились на месте, сталкиваясь длинными рогами. Потом задрали хвосты и, спотыкаясь, кинулись прочь, а за ними, сгоняя их в кучу, вихрем несся мустанг. Потом все они скрылись за невысоким холмом.

Лора бегала взад-вперед, размахивала капором и вопила:

— Эй! Ий-йи-йи!

Наконец мама велела ей успокоиться, потому что молодым леди неприлично так кричать. Но Лоре хотелось быть не молодой леди, а ковбоем.

К вечеру на западе показались три всадника, которые вели за собой корову. Один из всадников был папа верхом на Пэтти. Всадники медленно приблизились, и Лора увидела, что рядом с коровой плетется маленький пятнистый теленок.

Корова двигалась неуклюжими рывками, словно ныряла. Два ковбоя скакали впереди на порядочном расстоянии друг от друга. К седлам ковбоев были привязаны веревки, а другие концы веревки были намотаны на рога коровы. Когда корова хотела боднуть одного ковбоя, другой натягивал веревку и останавливал ее. Корова ревела, а теленок тихонько мычал.

Мама смотрела из окна, а Лора с Мэри, широко раскрыв глаза, наблюдали за ними, стоя в дверях.

Пока папа привязывал корову к стене конюшни, ковбои держали ее за веревки. Потом попрощались с папой и уехали.

Мама никак не могла поверить, что папа привел домой корову. Но эта корова и вправду теперь принадлежала им. Папа сказал, что теленок слишком слаб для такого длинного перехода, а корова слишком тощая для продажи, и поэтому ковбои подарили их папе. Говядины ему тоже дали — большой кусок мяса был привязан к седлу.

Папа, мама, Мэри, Лора и даже Крошка Кэрри смеялись от радости. Папа всегда смеялся очень громко, и смех его звучал словно звон больших колоколов. Когда мама чему-нибудь радовалась, она улыбалась нежной улыбкой, от которой Лоре становилось тепло. Но теперь мама тоже смеялась, потому что у них появилась собственная корова.

– Дай мне ведро, Каролина, — сказал папа. — Я ее сейчас же подою.

Он взял ведро, сдвинул на затылок шляпу и присел на корточки рядом с коровой. Но корова пригнулась, лягнула папу, и он упал навзничь.