– А чего ты хочешь? – оторвавшись от созерцания винтовки, спросил Буратино.

– Пусть каются в прямом эфире, – бросил Вадим, – расскажут всё честно, получат быструю и легкую смерть. Ну а если нет, то и суда нет… Кстати, у нас его и действительно нет.

Пленники, которых бойцы бросили на землю прямо у бэтээра, завозились. Увидев это, Токарев направился к ним.

– А мы звереем, – бросил ему вслед Буратино, – ещё немного – и станем такими же, как эти.

Вадим обернулся:

– Да, Илья, мы звереем. Мы звереем, чтобы другим не пришлось. Чтобы с таким зверьём справиться, приходится самому звереть.

– А что будет, когда всё это закончится? – резонно спросил заместитель. – Куда нам деть эту звериную натуру?

Токарев только усмехнулся:

– Илья, ничего не закончится, никогда не кончается, отобьём Москву, найдётся Иваново, закончится Иваново, с Рязанью поцапаемся, и так до бесконечности. Мы умрем раньше, чем наш зверь перестанет быть нужен. Нет для нас светлого будущего. – Токарь отвернулся от бойцов и присел на корточки рядом с пленными боевиками. – Всё слышали?

Тот, что был помоложе, кивнул.

– Я всё сделаю, – прокаркал он, – все честно расскажу.

– Пощады не будет, но пулю в затылок получишь, – пообещал Вадим, – отправишься к своему Аллаху как мужчина со всеми причиндалами. А ты что скажешь?

Лечо молчал и только с ненавистью сверкал глазами.

– Крепкий, ну да ничего, мы таких научились уговаривать, – с угрозой бросил Вадим, – не расколешься, не попадёшь в рай, повесим. У вас вроде не попадают к Аллаху те, кто умер от рук неверных не пролив крови.

И тут Лечо дрогнул:

– Всё скажу.

– Вот и хорошо, – поднимаясь, бросил Токарев. – Ребята, грузите задержанных и к телецентру, у нас эфир.

В студию набилось человек десять. Оксане вести выпуск не дали, её место занял Вадим, который фактически вёл допрос в прямом эфире, пленники честно отвечали на поставленные вопросы, рассказывали кто и зачем их сюда отправил. Сознались они и в покушении на Калюжного, и в том, как убивали людей по пути. Через пятнадцать минут их исповедь кончилась, и обоих вывели во двор. Дали помолиться, поставили лицом к стене.

– Огонь, – бросил Токарев, прогрохотали две короткие очереди, и два тела мешком повалились на землю. – Всё снял? – спросил Вадим у оператора.

Немолодой мужчина с камерой на плече кивнул.

– А теперь пусть те, кто задумал зло против моего города, внимательно меня послушают. Так будет с каждым! Мы не хотим никому зла, но будем отвечать адекватно, если нападения не прекратятся, каждый из боевиков, захваченных в бою, будет повешен. Никаких расстрелов, это было первое, и последнее предупреждение.

Токарев резко развернулся и пошёл к припаркованному у ворот «Тигру».

Владимир. Умар Шамаев.

Борис Капранов. 16 июля 2015 г.

Умар вышел из ворот следственного изолятора на рассвете в одежде с чужого плеча, в карманах пусто, только справка о том, что Умар Шамаев прошел все проверки. Он осмотрелся по сторонам, раздумывая, что делать. Ни знакомых, ни денег, ни дома, ни работы. Возвращаться в Москву не имело смысла. Здесь его встретили не слишком ласково, допрашивали сутки напролет, били, но в итоге поверили и отпустили.

– Чего стоишь? – раздался за спиной голос.

Умар повернулся. Обдумывая свои дела, он не слышал, как из-за железной двери выпустили ещё одного заключенного. На Умара смотрел крепкий, слегка полноватый мужчина лет сорока, смотрел вполне дружелюбно.

– Да вот не знаю, что делать, – развел руками неудавшийся боевик, по-русски он говорил почти без акцента, правда, иногда путал окончания.

– Борис, – неожиданно представился мужчина, протягивая руку.

– Умар, – пожимая крепкую ладонь, назвался дагестанец в ответ.

– За что тебя взяли? – в лоб спросил новый знакомый.

– Пришёл сюда с боевиками, но решил от них уйти, был перехвачен солдатами, мой отряд уничтожен.

– Понятно, а меня по старому делу трепали, – пояснил мужик. – Давно уже было, беглый я. А теперь до моего преступления никому дела нет. Мне тут одна дамочка карточку своего мужа дала, сказала, чтобы я к нему обратился, если понадобится помощь. Тут и идти недалеко.

– А чем он может помочь? – удивился Умар.

– Я в добровольцы хочу, – пояснил Борис, – но на мне судимость, а она сказала, что он непоследний человек, может, замолвит словечко. Я ведь воевал во вторую чеченскую, Дагестан освобождали.