Жил таким образом Стрешнев на своей воле, делал что хотел и что вздумается, точно так, как и долги, а от царя если и брал поручения, то было Тишайшему и горе, и досада.

Так, царь было отправил его в Малороссию с дьяком Алмазом Ивановым, когда та поступала в подданство России, но он там закутил, забезобразничал и наделал долги, так что московское правительство вынуждено было послать им на смену Бутурлина.

Во время войны царь не мог ему тоже дать особую часть, так как он годился лишь быть при нем, при дворовых воеводах [27] .

Теперь, по возвращении с войны, Стрешнев отдыхал на лаврах, т. е., как он сам говорил, он разминал после похода кости.

Любил он охоту всякую, и птичью, и звериную, и держал он для этого псарню и соколов.

А коли взгрустнет, тотчас песельники, гусляры, бахари, плясуны и шуты.

Не соскучивалась, как съедется, у него молодежь: песни, пляски, попойки, игры, шутки, остроты. Такому молодцу и при таком веселье и не до свадьбы было, хотя пошел ему третий десяток, и хотя царица не раз бралась быть его свахой, а он только поцелует у нее ручку и скажет:

— Дай, сестрица, еще побаловать — нужно выслужиться. Вишь, только окольничий, а коли сделаюсь боярином, тогда и шабаш кутежи, надоть окромя в думе посидеть да и делами помышлять. А тут дела не пойдут на ум, коли дума о соколах и борзых. Да вот и боярин Борис Иванович Морозов, — ведь он на сестре твоей, царица, на Анне-то Ильиничне, кажись, женился лишь опосля четвертого десятка, а счастлив; вот и я…

И замолчит при таких доказательствах царица, а Стрешнев пуще прежнего закутит…

Вот и теперь у него съезд неспроста: созвал он товарищей поглядеть ученого медведя, потом обед, после того в Сокольники, а там кто куцы горазд.

Гости собрались в передней (приемная) барича и сидят они кто на чем: здесь и скамьи, обложенные мягкими подушками, и татарские топчаны, покрытые дорогими коврами, и стулья с подушками, а сам хозяин с балалайкой в руке посреди горницы; затянет он песню, а те хором и подхватят.

Но вот кто-то подъехал к крыльцу.

— Думный дьяк Алмаз Иванов, — вскрикивает стоявший у окна молодец.

— Боярину Алмазу, слава! — затягивает Стрешнев, и все подхватывают.

— Ишь ты как разгорланились, — затыкая уши, говорил Алмаз, закадычный друг и собутыльник Стрешнева, отпуская низкий поклон всем присутствующим.

— Откелева? — спрашивает Стрешнев.

— Оттелева, — отвечает Алмаз.

— Знамо; а поп Берендяй? — продолжал Стрешнев.

— Байт, не должай, и нагородил батюшке всяку всячину из святых отец и из псалтири, и покончил притчей о блудном сыне.

— Ханжа, пустосвят! — процедил сквозь зубы Стрешнев и, ударив в балалайку, затянул:

— То-то люли, ай да люли, сын боярский, — подхватил хор.

— Таперя идем глядеть медведя, — сказал Стрешнев, бросая балалайку на стул.

Он направился на парадное крыльцо, выходившее в сад; там уж собралась вся дворня поглядеть на цыгана и цыганку, пришедших с медведем.

Поклонился цыган низко и произнес обычное:

— А ну-ка, Мишка, встань, подымись, с боку на бок перевались, боярам и дворянам поклонись.

После поклона Мишки велел он ему проделать разные штуки: как дети горох воруют; как бабы на барщину идут и возвращаются домой и тому подобное.

— Ну, — сказал тогда Стрешнев, — медведь-то у тебя редкостный. Я куплю его у тебя. А пса сумеешь научить?

— Сумею, — отвечал цыган, — только годика два, аль три придется с ним промаяться.

— Хорошо, ступай в людскую и оставайся у меня.

— Да я со старухой, — робко заметил цыган.

— Я пойду в другую сторону, — возразила старуха.

— Отчего, и ты оставайся, у нас и на тебя станет хлеба-соли, — обиделся Стрешнев.

— Напрасно серчаешь, боярин, а вот за ласку и милость твою дай погадаю, жалеть не будешь, всю жизнь вспомянешь.

И с этими словами цыганка взобралась на крыльцо и взяла Стрешнева руку.

— Много тебе счастья, — заболтала она, — много у тебя и золота, и добра всякого, но голубки Бог не дал, а тратишь только ты молодечество, и детей у тебя нетути и не будет их, коли не женишься… скоро не будет у тебя кому поминки по тебе справлять, и будешь ты на том свете, боярин, и томиться, и журиться — зачем-де не женился спозаранку, зачем и молодость, и молодецкую силу потратил, а пташечки златокрылышки, не то, что ласточки, касаточки домовитые. Прости, боярин, не я, а судьба твоя говорит, и на руке твоей Бог начертал твои дела и твою будущность: судьбы не минешь и конем не объедешь.