«За ухо надо!» – подсказываю я себе. Осторожно беру его за неожиданно мягкое тёплое ухо, тяну, тяну… Валера вырывается и убегает, и я вместе с досадой чувствую вдруг облегчение. Хотя и стыдно перед Прошаком.

Прошак жмётся к стене. Я хватаю его и бегу с ним назад, домой. Миленький, куда мне ещё спрятать тебя, чтобы ты был в безопасности?

Видно, Прошак линяет. Вся гимназическая юбка у меня в пуху. Казалось бы, кому какое дело? Но Зинке Шульдяшовой дело есть.

– Пудякина, – спрашивает она, – откуда пух? Ты что, в курятнике живёшь?

Мухин улыбается Зинкиным словам. Он больше не говорит ей, что она дурочка. Он смотрит мимо меня, точно меня и нет.

За день Прошак успевает и кучку сделать, и лужу напрудить. Но я готова убирать за ним сколько угодно. А потом он освоится – он же умный. Но осваиваться Прошак не хочет. Он не отходит от входной двери, сидит на коврике и хрипло орёт. Мама приходит и выпускает его в подъезд.

Мама говорит:

– Мы не можем его держать, у него вся улица дом.

Я бурчу:

– Но в Англию-то, надеюсь, мы его возьмём?

И мама спрашивает:

– Доча, ты что? В какую Англию?

Тут раздаётся звонок, и мама спрашивает неясно у кого:

– Кто это может быть? Анжела с Наташей, что ли?

Но это Сашка.

– Дядя Коля сказал мне идти к вам, – с порога объявляет он.

– Зачем? – пугаюсь я.

Сашка объясняет:

– А он сказал: иди, там не дадут пропасть. Там барышня щей мне наливала.

Мама вопросительно смотрит на меня. Я делаю Сашке пугающие знаки, морщу лицо и так и эдак. А он продолжает как ни в чём не бывало:

– Дядя Коля сказал, что Валька его вернула к жизни. Что у него две дочки есть. Он к ним сейчас поехал. В Пензу, что ли…

– Так что ж он раньше-то… – начинает мама.

– Раньше он был не человек, – серьёзно объясняет Сашка. – А после ему совестно стало. Он сказал: может, его дочки тоже папу ищут, как Валька?

Мама снова в недоумении смотрит на меня. Сашка, не теряя времени, ей сообщает:

– Дядя Коля сказал – вы обязательно что-нибудь для меня придумаете.

– Что? – спрашивает мама.

И беспомощно кивает на телефон:

– Ты хоть бабушке, что ли, позвони…

Сашка сразу набычивается и говорит:

– Не буду.

Мама звонит сама. Сашка пока отмывается в ванне, а после я наливаю ему щей. Мы-то с Толиком не едим щи по вечерам. Мы любим на ужин макароны с луком и чай. А Сашка первую тарелку съедает сразу, как не заметив, что ел. Зато потом он нюхает каждую ложку и повторяет, как Николаша:

– М-м-м… щи…

Я жду, чтобы помыть тарелку, а мама всё ещё сидит и периодически кивает в трубку:

– Да, да, я понимаю вас… Да, да…

Видать, Сашкина бабушка снова жалуется на здоровье.

– Нет, мне не трудно, – говорит ей мама. – Что вы… Да, да…

Тут снова раздаётся звонок в дверь, и у мамы наконец-то хватает духу сказать:

– Простите, там кто-то пришёл…

И я тогда говорю:

– А вот и тётя Анжела с Наташей!

Но это дворник Алик.

В руках он держит охапку свалявшейся грязно-белой шерсти. Секунду я не понимаю, что это. Дворник Алик точно оправдывается:

– Не похож на того, что с Прошаком спорил, когда ещё листья на деревьях были. Да только я подумал: вдруг это ваш так поизносился…

Наш, наш! Когда он был чистенький, только что из дома, я его не узнала. А теперь сразу узнаю! Он прыгает на пол и виновато трётся о мои ноги:

– Мрмяв!

– Ждёте ещё? Слышу – пищать подвала, – снова начинает путаться в русском Алик. – Думал, мне кажется. Третьего дня кажется, вчера кажется… Сегодня – дай, думаю, посмотрю…

Оказывается, Алик запер подвал и успокоился. Окошки-то там узкие – только руку просунешь в них. А в подвал вела ещё одна дверь – под балконом первого этажа. Её почти доверху заложили кирпичом, осталось довольно узкое отверстие. Но Валерка мог в него пролезть, и пойманных котов проталкивал туда. В каких-то коробках, чтоб они не разбежались по подвалу. Они так и сидели у него в коробках, ждали своего часа. И час наступал. Из одного конца подвала шла вонь, Валерка туда мёртвых выбрасывал. А как он их убивал, про то Алик не стал рассказывать.