Шрифт:
– Загляните, угощеньем не обидим.
Елена как-то встретилась; попробовал Мартын сказать ей что-то, да получилось очень обидно. Она оправила платок, шевельнула плечом и, сказав с отвращением:
– Пела бы жнея, да горлышко пересохло, – пошла прочь.
Позже Мартын подобрал нужные слова, но не было случая переговорить, да и нужно ли было с ней говорить – он не мог понять.
Старики опять, как и прошлый раз, сели по росту – низкий ближе к божнице. Опять отказались от чая, и Митрий Савин сказал:
– В город, што ли, тебя послать…
А молчаливый Лабашкин, наконец, вымолвил:
– По вершку в день – так вот и смерть человечья.
– Что в город! – возразил Тюменец со злостью. – Богатеи, скажут, кулаки – тоните, ни дна вам, ни покрышки. В городе народ обнищал, на достатки зарится, за ситец вон по рупь двадцать дерет.
Тогда Митрий Савин тряхнул большой головой и сказал резко:
– Што там с души-то кажуху сдирать, надо дело… Придется тебе, Мартын, как ране говорил, партию по селу доспеть.
– И на самом деле, Мартын, партию.
– Партейному, бают, сплошь вера и помощь.
Тут постучали в окошко, и внучек Лабашкина прокричал, что вода поднялась еще на полвершка. По всем приметам выходила длительная засуха, для хлебов хорошо, а для льдов…
– В волость, разве, в камитет…
– Во-олость… Соберут савет, таких же талегай41, как мы, писарь реза-люцию напишет, а она месяц до города пройдет, а через месяц-то вода будет на улках. А то из города приедут, инструктара какая там, заездят по страде лошадей, обожрут, да и видал их42.
– Своими надо силами.
– Своими… – длинно вздохнул Лабашкин. Тут опять строго заговорил Митрий Савин.
– Однако можно в городе и помощь кому деньгами там али чем оказать. Найти наших, которы на метал ушли, выменять у них пузырек металу, все равно в Китае дороже не дадут. И не монета, а лестно. Кто откажется.
– Да што они в лёдове понимают, што они могут доспеть, коли там сам бог больше… Надо такого человека, штоб с леригией подступиться мог.
И Лабашкин опять надолго умолк.
– Допоручить Мартыну, – сказал решительно Савин, – составить партию. Надо выбрать кого.
– Турукая я взял, – сказал Мартын.
– Турукая можно в пугало, а не в партию. Турукая ты для нашего веселья оставь. Окушков Егор победней всех.
Тюменец замахал руками.
– Не пойдет Егор, рыбалку и самогон любит. Ему бы воды побольше, он на воде и спать будет.
– Мир заставит, – пойдет.
– Разве мир.
Митрий Савин загнул палец, – пальцы у него были длинные и сухие, как щепы.
– Значит, один есть, с Мартыном двое. Надо бы с металу, которы победнее, привести.
– Метал сейчас не бросят. Сейчас с гор вода двинулась, для промывки золота самое время.
– Тогда Семенова, он все советску власть хвалит.
– Семенов гундосый и храпит, скажут – пьяница, а то еще что похуже… Не допустят.
– Монополку-то сами ж открыли43.
– Так это не для пьянства, а для апетиту.
– Оно и верно, – сказал Тюменец: – апетит, пока с ног мордой в канаву не летит.
Сидор Лабашкин неожиданно оказался смешливым, – долго, держась за живот, хохотал он. Наконец осел, вспотел и стал креститься.
– Прости ты, господи, грехи наши… Тилиграму послать в Москву, кто у них там главный, ему… так, мол, и так, тонем.
– Покедова проверят, все ледово стает.
Мартыну надоело слушать, он стукнул кулаком по столу.
– Да што ж эта вы никому не верите! Я вам бабьи слова говорю, что ли? Я о бабах вам?..
Митрий Савин посмотрел на него спокойно и спокойно же ответил:
– Мы стогам верим да скирдам, да богу.
Потом все же решили послать в город делегацию. Выбрали четырех, которые побородатей да похудее. Долго смотрели на Мартына и, наконец, сказали, что может и он поехать, только чтоб был посмирнее. Пиджаки надели погрязней, долго разучивали, как вначале нужно хвалить советскую власть, как благодарить за благодеяния, за агрономов, за школы, за свободу религий, а позже добавить, что агрономы-то почти не заезжают, урожаи совсем плохи, а то ведь многое можно сделать при урожаях-то… И про тракторы, мол, слышали. А всему, мол, этому мешает наша темень, наступают на нас льды с белков, топят селение. Налогу не сможем заплатить, не говоря уже о тракторах. Нельзя ли помочь взорвать Оленью гряду, отвести поток в пустынную долину Талас.