Шрифт:
– Врешь!
– Честное слово! Я ж ее знаю!
– Вот так история! Ха!
Севка очень обрадовался секрету, но Рыжиков невыразительно и скучно пожал плечами:
– Только что ж тут такого? Тут ничего такого нет. Мало ли что…
– А смотри… прикинулась… Никто и не думает!
– Ничего плохого нет, – повторил Рыжиков.
26
Технология гнева
В начале ноября в колонии шла напряженная подготовка к празднику. А готовиться было и некогда, рабочие дни загружены были до отказа. Каждый дорожил минутой, и каждая минута имела значение. Но в один из вечеров Люба Ротштейн из одиннадцатой бригады нашла записку. Эта записка лежала в книге, которую Люба только что принесла из библиотеки. Люба быстро прочла записку и вскрикнула:
– Ой, девочки! Ой, какая гадость! Лида!
Лида Таликова взяла из ее рук листок бумаги. Написано было аккуратным курсивом:
«Надо спросить Ванду Стадницкую, чем она занималась до колонии и как зарабатывала деньги».
В это время в нижнем коридоре возвращался из библиотеки Семен Гайдовский. Название книги, которую он только что получил, было настолько завлекательно, что хотя он и наметил основательно книгу эту читать во время праздников, но уже сейчас он медленно бредет по коридору и рассматривает картинки. Из книги выпала бумажка, Гайдовский не заметил этого и побрел дальше. Записку поднял Олег Рогов и прочитал:
«Хлопцы! За дешевую цену можете поухаживать за Вандой Стадницкой, опытная барышня!»
– Где ты взял это?
– Чего?
– Записку эту?
– Я не знаю… какую записку?
– Обронил… ты обронил.
– Может, из книги?
– А книга откуда?
– Это я сейчас взял в библиотеке. А что там написано?
Рогов не ответил и бросился в комнату совета бригадиров.
– Смотри, что у нас делается!
Виктор Торский сидел за столом, и перед ним лежало несколько таких же записок.
– Я уже полчаса смотрю. Это четвертая записка.
Через некоторое время Торский поставил у дверей Володю Бегунка и засел с Зырянским и Марком Грингаузом. Зырянский, впрочем, недолго заседал. Он быстро пробежал все записки и сказал уверенно:
– Это Левитин писал.
Марк спросил:
– Ты хорошо знаешь?
– Это Левитин. Он со мной на одной парте. Его почерк. И помнишь, он на Марусю в уборной написал? Помнишь?
– Да как же он подложил?
– А как же? Очень просто: член библиотечного кружка.
Виктор ничего не сказал, послал Володю позвать Левитина. Севка пришел, скользнул взглядом по запискам, разложенным на столе, ловко не заметил внимательных суровых глаз Торского, спросил с умеренной почтительностью:
– Ты меня звал?
– Твоя работа? – Торский кивнул на стол.
– А что такое?
– Ты не видишь?
– А что такое?
Левитин наклонился над столом. Зырянский круто повернул его за плечо:
– Читать еще будешь?
– Вы говорите – моя работа, так я должен прочитать?
– Должен! Ты и писать должен, ты и читать должен? На одного много работы!
– Не писал я это.
– Не ты?
– Нет.
Зырянский горячо ненавидяще взглянул через стол, словно выстрелил в Левитина. Тот с трудом отвел глаза; было видно, как дрожали у него ресницы от напряжения. Зырянский прошептал что-то уничтожающее и резко обернулся к Виктору:
– Давай совет, Виктор!
– Сейчас будет и совет.
Прошло не больше трех минут, пока Витя побывал у Захарова. В течение этих трех минут никто ни слова не сказал в комнате совета бригадиров. Марк Грингауз отвернулся к окну, Зырянский опустил глаза, чтобы не давать своей ненависти простора. Левитин прямо стоял против стола, немного побледнел и смотрел в угол. Захаров вошел серьезный, молча пробежал одну записку за другой, последнюю оставил в руке и холодно-внимательно присмотрелся к Левитину.
– Хорошо, – сказал он очень тихо и ушел к себе. Левитин побледнел еще сильнее.
Витя крикнул к дверям:
– Бегунок!
– Есть!
– Сбор командиров!
– Есть!
В спальне пятой бригады Ванда Стадницкая рыдала, уткнувшись в подушку. Рядом сидит Оксана и молча гладит ее голову. Девочки собрались и перешептывались растерянно. В спальню вбежала Клава Каширина. Ни лица ее, ни голоса нельзя было узнать:
– «Совет» играют! Я его удавлю! Своими руками! Если его не выгонят… Идем, Ванда!
Ванда подняла голову:
– Я не пойду!
– Что! Сдаваться Левитину? Как ты смеешь? А что твоя подшефная скажет?
Ванда села на кровати, быстро вытерла слезы, нахмурила брови:
– Оксана, ты скажи: идти разве?
Оксана вдруг улыбнулась, улыбнулась просто и весело, как улыбаются девушки, когда у них на душе хорошо:
– Пойдем. А почему не пойти! Посмотрим, какой там гадик. Пойдем.
Правая бровь Ванды удивленно изогнулась. Кто-то из девочек взял ее за плечи, сказал: