Завтрак я себе сделал вполне обычный: сок, кофе, английская булочка, масло, мармелад. Ел я медленно, дабы продлить радость от этого действа. Но к этому процессу я присовокупил просмотр новостей по телевизору. И когда я рассеянно слушал одну программу, в большей степени сосредоточившись на своих мыслях, ко мне снизошла «криминальная» или «детективная» Муза, короче, та, которая благоволит незадачливым частным детективам, вроде меня. В передаче говорилось об изнасилованной девочке-подростке, которая вследствие этого несчастья была серьезно травмирована не только физически, но и психически. Став взрослой, эта девушка стала подвергать своих партнеров различного рода унижениям. Что-то щелкнуло у меня в голове: о чем-то таком я слышал или читал… причем совсем недавно. И почему мне этот факт показался важным? Какое он имеет отношение к нашему делу? В тот момент я не имел об этом ни малейшего понятия. Просто я «промаркировал» в своем сознании этот факт. Вернее, не сам факт, а то, что мне он показался важным.

Закончив завтракать в разгаре своих размышлений и не вставая из-за стола, я взял лежащий здесь с вечера блокнот и записал в нем фразу: «Изнасилование – травма – жестокость? Кто и где упоминался?» Затем, чуть успокоившись, я отнес посуду на кухню и вымыл ее.

Часов в девять я получил сообщение от миссис Старлингтон. Она просила переслать ей отчет по электронной почте, так как после церемонии похорон она не сможет с нами встретиться – срочно уезжает по делам компании. Что ж, быстрее попадем на Корсику.

Пока я пересылал отчет, хотя назвать десять очень простых предложений этим громким словом было, безусловно, слишком смелым поступком, но я считал, что важен результат, а не его описание. Результата пока не было, так что же мне тогда было описывать?

Фрэнк появился как-то незаметно для меня. Когда я оторвал голову от монитора ноутбука, он уже стоял рядом со мной и без всякого стеснения, вытянув свою длинную шею, смотрел на компьютерный экран.

Заметив мое наигранное возмущение, он улыбнулся и сказал:

– Я был уверен, что это не любовное послание даме, поэтому позволил себе такую вольность. Ты же не сердишься, Марк? – Он не стал дожидаться моего ответа; его лицо засияло лучистой радостью, широкая улыбка-добротой, распахнутые наивные глаза – любовью ко всему сущему… Что я мог ответить этому святому?…

– Тебе тоже, доброе утро, – вздохнул я.

Мы перебросились приветствиями, и Фрэнк пошел готовить себе завтрак, который отличался от моего только своим количеством, безусловно, в его увеличенном варианте. А я накрыл «стол» для Клео.

До церемонии похорон оставалось достаточно времени, чтобы обсудить то, что мы с Фрэнком вчера не успели. Сделав себе и Тодескини кофе, я отправился на террасу, где он и Клео уже дышали свежим воздухом, получая удовольствие от совместного времяпрепровождения. Увидев меня, мой приятель что-то прошептал кошке на ухо, и та, спрыгнув с его колен, величественно продефилировала мимо меня на кухню. Мне было интересно, что сказал ей Фрэнк, но спрашивать я не стал, чтобы он не лопнул от самодовольства.

Тодескини поблагодарил меня за кофе, но пригубив, заметил, что любит покрепче! Это было уже слишком!

– Знаешь, Фрэнк, у тебя есть весьма завидное качество, – прокомментировал я его замечание о кофе, усаживаясь в кресло.

– Завидное для кого? – передернул он плечами. – Для тебя или – вообще?

– Очевидно, для меня.

– Ну и какое же?

– Ты в такой вежливой форме умудряешься выносить мозги людям, что не оставляешь им никаких возможностей уличить тебя в этом!

Нисколько не оскорбившись, Фрэнк заразительно рассмеялся, не оставив мне какого-либо выбора; и я тоже расхохотался вслед за ним. Из-за террасной двери показалась мордочка Клео. Интересно, как эту картинку интерпретировало для себя удивленное животное? Но, тем не менее кошка подошла к Фрэнку и запрыгнула к нему на колени, не взирая на его хохот.

Отсмеявшись, мой приятель почти серьезным тоном заметил:

– Давно я так не смеялся. Ну ладно, что там у нас на повестке дня? Summa summarum, так сказать.

– Мы теперь на латыни будем обсуждать наши проблемы? – притворно удивился я.

– К сожалению, нет. В этом вопросе я завидую тебе, – фальшиво огорчившись, он чуть помолчал и, взглянув на меня исподлобья, спросил:

– Ну и что ты в конце концов надумал о нашей мисс Форестье?

Я не спеша допил кофе и сказал:

– Раньше у меня было о ней мнение, которое, как мне казалось, никто и ничто не сможет его изменить. Но сейчас…

– А ты вначале расскажи о том, которое оно у тебя было; чтобы мы могли проследить, скажем, метаморфозы его изменений.

– Хорошо, но, чтобы впоследствии исключить твой гомерический смех, делаю акцент на том обстоятельстве, что с Полин Форестье я практически не общался. За все время мы с ней пару раз смогли обменяться ничего незначащими репликами и не более того. Она мне импонировала, но так, как может нравиться серенькая студентка: заурядная и неинтересная, хотя при этом она хорошо учится и ведет себя прилично, как монашка в вертепе. Хотя назвать ее ханжой я тоже не мог – не было у меня на это никаких фактов. Из таких девушек может получиться отличный образец типичной старой девы: добродетельной, трудолюбивой и напрочь лишенной тщеславия.