— Что ж, отчасти это характеризует нынешние отношения между мужчиной и женщиной.

Недолгий опыт пребывания в браке вряд ли дал Беатрис право высказывать такую антиромантическую точку зрения на отношения между полами; Эмма, между прочим, и не верила, что ее мать так думает на самом деле. Слишком этому противоречили ее занятия художественной литературой викторианского периода. Только потому, что ей не хотелось выглядеть чересчур настойчивой в своем желании видеть Эмму замужем, она заняла такую позицию. Тем не менее ее высказывание было довольно определенным.

— Ему очень понравилось покрывало с золотистыми лилиями, а это уже кое-что значит.

— Как ты думаешь, он приедет еще?

— Не знаю, не сказал. Думаю, это будет зависеть от многих обстоятельств. — Эмма сама не понимала, хочется ей или нет, чтобы он приехал. — А что ты думаешь про сегодняшний вечер? — спросила она. — По-моему, он прошел довольно удачно, не правда ли?

Беатрис согласилась, что да, удачно, но при этом подумала, что Эмма могла бы постараться выглядеть более привлекательной. Она уже не в том возрасте, когда можно позволить себе столь модные нынче тусклые тона и растрепанные волосы. Наверняка вечер был бы куда более удачным, если бы она надела платье более привлекательного цвета и попыталась соорудить себе прическу, либо завив волосы, либо сделав аккуратную стрижку. За всю свою жизнь Эмма не написала ничего такого, что могло бы оправдать подобное пренебрежение к собственной внешности — Беатрис припомнила кое-кого из увенчанных славой современниц, — ни романа, ни томика стихов, ни двух-трех картин, ничего, кроме нескольких никем не читаемых статей по социологии. Неужели она не способна на что-либо большее?

Уже в постели в тот же вечер Беатрис занялась тем, что лучше всего помогало от бессонницы: перебирала в памяти своих сорокалетней давности соучениц по колледжу, припоминая их имена и внешность. Начав с Изобел Мерримен Маунд, которая и тогда выглядела, как сейчас, она перешла к студенткам, обладавшим более экзотическими именами. В голову ей пришли запечатленные на групповом снимке того времени, но теперь забытые, потому что они ни разу не появились на традиционных ежегодных встречах их выпуска, датчанка Ильзе Бенедикта Роелофсен и итальянка Алессандра Симонетта Бьянко. Почему-то Беатрис во всех подробностях припомнила, хотя зачем это помнить, понять невозможно, руки Ильзе с покрытыми красным лаком ногтями и ужас, отразившийся на лице мисс Биркиншоу при виде этой новой моды. Ильзе, вероятно, накрасила ногти ярким лаком, чтобы поразить подруг, но надо признать, что девушки в те дни заботились о своей внешности куда больше, чем нынче. Даже они с Изобел, скромные труженицы, и те старались выглядеть опрятными и аккуратными с завитыми волосами и робкими намеками на макияж. И кроме того, она, Беатрис, вышла замуж, как было засвидетельствовано в регистрационном журнале колледжа: «1939 год. Вступила в брак с Дадли Джорджем Ховиком» и «1940 год. Родилась дочь Эмма». Дадли был ее ровесником, он тоже изучал английскую литературу, и до женитьбы в сентябре 1939 года они были знакомы несколько лет. Если бы не война, они, может, и не поженились бы, но в ту пору люди поступали только таким образом, а Беатрис всегда считала, что женщина должна либо выйти замуж, либо, по крайней мере, состоять в каких-то отношениях с мужчиной. Дадли погиб в сражении за Дюнкерк много лет назад, и с тех пор в ее женской судьбе почти ничего значительного не произошло. Молодая, склонная к научной деятельности вдова с ребенком, какой она была, не привлекала с первого взгляда внимания и не отличалась доступностью. Кроме того, она была занята работой, художественной литературой викторианского периода. В романах Шарлотты М. Йонг всегда присутствовали молодые привлекательные вдовы…

Эмма же — совершенно другая судьба, что с ней делать? Ничего, конечно. В семидесятые годы нашего столетия ничего не «сделаешь» с дочерью такого возраста. Этот Грэм Петтифер — между ними явно ничего нет, и жизнь в захолустье вряд ли обещает появление кого-то, достойного внимания. Адам Принс с его «самой вкусной камбалой по-нантски»? Какой он кандидат в женихи? Смех один. И бедного овдовевшего Тома тоже едва ли можно считать подходящим женихом… Беатрис потянуло в сон, возможно, одна мысль о Томе навевала дремоту. «Неудачник» — вот слово, которое пришло ей на ум, когда она вспомнила о Томе, не способен даже разыскать в лесу остатков этого дурацкого средневекового поселения. И в своей церковной деятельности он тоже не отличается особой энергией. Беатрис вспомнились разного рода упущения (по-видимому, мисс Ли в это время в поселке не было): первое воскресенье после крещения, а рождественские украшения еще не сняты; в прощеное воскресенье на алтаре нарциссы — явная ошибка, которой Том даже не заметил. Конечно, следует помнить, что он потерял жену и на шее у него висит эта несчастная Дафна. Бедный Том и бедная Дафна, да, бедная Дафна… Беатрис уснула.

Том куда более славный, нежели Адам Принс, думала Эмма уже в постели, перебирая в памяти события ужина, перед тем как уснуть. И человек он хороший. Читая проповедь о царствии небесном, не забывал упомянуть и о помощи соседу, причем, не сомневалась она, говорил об этом от души. Но если рассуждать о делах практических, способен ли Том, например, помочь ей, попроси она, помыть наверху окна, что и вправду пора сделать?

Изобел заснула быстро, и снилось ей, что они с Адамом Принсом гуляют по лесу из колокольчиков — крайне странная ситуация! Она проснулась среди ночи, и ей вспомнилось стихотворение Шелли:

Все эти цветы — фиалки, астры, ландыши, розы и другие, названия которых она не могла припомнить (лисьего помета среди них не было), и букет из этих цветов, и последняя строка, которую она очень любила цитировать в юности:

Подобно Беатрис, она тоже принялась вспоминать колледж и человека, который ничуть не был похож на Адама Принса.

В тот год лето стояло сухое. Грязь на проселках превратилась в твердые борозды, а поля выгорели и стали белесыми, как в Италии или Греции.

Мартин Шрабсоул одобрительно закивал, узнав, что его теща отправляется на прогулку в лес с мисс Ли и мисс Гранди. Двигаться необходимо. Он и не подозревал, что главная цель их прогулки состояла в том, чтобы посмотреть на сэра Майлса и его гостей. И им повезло — если можно назвать это везеньем, — они были вознаграждены лицезрением стоящего на террасе сэра Майлса в окружении нескольких дам в летних платьях. Укрывшись за кустами, они в течение десяти минут наблюдали, как из дома выходили гости с бокалами в руках (наступало время ленча) и направлялись к белым столам в саду, на которых уже была расставлена еда. Сквозь деревья доносился смех.

— В прежние времена, — заметила мисс Ли, — ели и пили только в доме, хотя иногда и устраивали пикники. Мисс Верикер умела их устраивать.

— Мисс Верикер?.. — Магдален Рейвен забыла, кто такая мисс Верикер.

— Гувернантка девочек, — подсказала мисс Гранди. Разве можно забыть про мисс Верикер, когда Оливия то и дело талдычит о ней?

— Ах да, вспомнила. Она больше не живет в этом домике?

Они вышли из чащи и проходили мимо сторожки, которая под сенью деревьев в такой жаркий день выглядела очень привлекательно.