— Это, конечно, не значит, что мы не поможем вам со следующим праздником цветов и прочим в том же духе, — добавил Терри, — и свадьбы, как вам известно, мы оформляем… До скорого, ректор.

Том поглядел вслед отъезжающему Терри и возвратился в церковь, где мисс Ли «терла свою бронзу», как она это называла, а мисс Гранди украшала алтарь цветами.

— Я подумала, что молодому человеку весьма не вредно было бы здесь появиться, — сердито сказала мисс Ли.

На ней были старые черные рукавицы, надетые, чтоб защитить руки от политуры, и вид у нее в них был довольно зловещий.

— Наверно, он вообще больше не придет, — вырвалось у Тома, хотя он и не собирался откровенничать с мисс Ли.

— О, вся эта молодежь слова доброго не стоит. Никто не желает работать, — сказала она с ожесточением.

Том отметил про себя, что бронза, несмотря на хмурый ноябрьский день, сияла как никогда — сказывалась тщательность полировки. Но углубляться в вопрос о том, кто желает и кто не желает работать, беседовать об этом с вышедшей в тираж камеристкой, разбиравшейся в современной жизни не лучше его самого, Тому не хотелось. И без того ему по долгу службы приходится тратить время в бессмысленных беседах.

— Думаю, что найти ему замену труда не составит, — сказал он невозмутимо и безапелляционно, хотя уверенности в этом он не чувствовал.

«Требуется опытный агностик, знающий основы садоводства» — все ли предусматривает текст подобного объявления? Или так: «Религиозные верования препятствием не являются». Такие объявления помещала когда-то «Черч-таймс»…

— Мисс Верикер всегда так гордилась… — начала было мисс Ли, но Том не выразил интереса к ее словам, и она умолкла. Ректор же поймал себя на том, что размышляет, не одолевают ли и ее когда-нибудь сомнения, не кажется ли ей порою, когда она начищает бронзовую голову орла на аналое, что все, чему она служит, может оказаться хитрым обманом, не спрашивает ли она себя, зачем воскресенье за воскресеньем и даже иногда в будни приходит она сюда, отдаваясь тому, в чем она не уверена. Осмелится ли он спросить ее об этом? — думал он, разглядывая внутреннее убранство церкви и обнаруживая повсюду следы и доказательства неустанной деятельности мисс Ли. Глядя пристальным взглядом на аналой и птицу на нем, всегда казавшиеся ему бронзовыми, он вдруг понял, что это вовсе не бронза, а дерево. Аналой был деревянный, более того, местная легенда гласила, что сделан он из дуба, росшего в усадьбе Тэнкервилла. Он, верно, его спутал с каким-то другим аналоем, может быть, той церкви, куда его водили в детстве. Как же он, оказывается, рассеян и ненаблюдателен! И вопрос, который он задал мисс Ли, был вовсе не о вере и безверии, а гораздо проще.

— Вам не хотелось бы, чтоб в нашей церкви аналой был бронзовым, как в некоторых других церквах?

— О нет, ректор, — отвечала она, — мне нравится эта старая деревянная птица, нравится полировать ее. Аналой из бронзы, может быть, и лучше блестит, но зато дерево — это ведь такой благодарный материал, и потом, я льщу себя надеждой, что никто не отполировал бы этот аналой лучше меня.

Том, успокоенный, отвернулся от аналоя. Из слов ее насчет того, что бронза лучше блестит, а дерево зато такой благодарный материал, может получиться тема для проповеди. И конечно же, мисс Ли не ведает сомнений! А если и ведает, то слишком она хорошо воспитана, чтобы даже помыслить докучать ими ректору.

Он прошел к алтарю, где мисс Гранди делала последние штрихи, убирая алтарь розами.

— Розы в ноябре, подумать только! — сказал он с притворным восхищением. — Он всегда почему-то чувствовал себя виноватым перед мисс Гранди и вел себя с ней неестественно. К таким людям, как она, вечно требуется проявлять участие, хотя и непонятно какое, а кроме того, он смутно догадывался о том, что она не принадлежит к поклонницам его проповеднического дара.

— О, у нас в саду розы еще цветут, — сказала она своим звучным голосом, — а эти, я думаю, неделю здесь еще продержатся. Надо будет только добавить листочков. Несколько зеленых листьев могут совершенно изменить картину.

«Вот и еще одна крупица для проповеди, — подумал Том, — и можно присовокупить ее к словам о благодарном дереве». Но подозрение, что эти пожилые дамы подсказывают ему темы для проповеди, действовало угнетающе. И он решил этих тем не использовать.

— Цветы и растения вас так любят, — сказал он, ухватившись за столь редкий дар мисс Гранди.

Возможно, она единственная смогла бы вырастить зернышки пшеницы, найденные среди погребальных покровов в древних могильниках. В какой-то местной хронике он прочитал, что в двадцати милях отсюда нашли такие зерна. Если б только удалось заполучить их. Уж тут-то мисс Гранди бы развернулась!

Лелея воспоминания о юных годах, проведенных в усадьбе в качестве гувернантки, мисс Верикер в своем уэст-кенсингтонском заточении решила, пока жива, съездить в последний раз в поселок и повидать дом, церковь, мавзолей и тех немногих, кто ее еще помнил. Для поездки она выбрала чудный ноябрьский день, когда сияло солнце и пахло почти как весной — такие дни нам дарит иногда взбалмошная английская осень. На Пэддингтонском вокзале она села на поезд, чтобы добраться до ближайшей к поселку станции, но ни племяннику, ни его жене она ничего о своем замысле не сказала. В конце концов, едет она только на день (за полцены по своему пенсионерскому льготному билету), а к вечеру вернется. В поселке она тоже никого предупреждать не станет — нагрянет неожиданно к мисс Ли, возможно к легкому завтраку, но утруждать кого бы то ни было она не собирается. Для нее сгодится и хлеб с сыром — «завтрак землепашца», как в шутку называют такую еду, — и хотя на землепашца мисс Верикер отнюдь не похожа, не больше нее похожи на землепашцев и завсегдатаи пивной, которую облюбовал себе ее племянник, где подают такой завтрак.

Сидя в поезде, она размышляла о племяннике. Конечно, теоретически он был бы счастлив отвезти ее на машине куда угодно, но практически выбрать время для этого не так легко. Во-первых, ехать он может только в субботу или воскресенье, причем в субботу всегда найдутся дела поважнее, в воскресенье утром он моет машину, а днем скорее всего отправляется в гости к родителям жены. Ей еще повезло, разумеется, что ее так вот «приютили» — ведь большинство вовсе не считает заботу о тетке в числе первейших, но она была любимой сестрой умершей матери племянника, и поэтому к ней относились с суеверным почтением. Когда же ей стукнуло семьдесят и, хотя она прекрасно сохранилась для своих лет, если не считать подверженности бронхитам в холодное время года, она состарилась, что вполне естественно, ее стали почитать как относящуюся к категории людей, называемых «престарелыми». Так что, строго говоря, жаловаться мисс Верикер в ее теперешней жизни остается только на то, что эта жизнь теперешняя, а не прошлая.