— Ё-моё! — Она села, отплевываясь и откашливаясь. Густая тухлая вода колыхалась вокруг, потревоженная ее падением. Рядом бултыхнулся какой-то камешек. Судя по звуку, здесь совсем мелко. Она наклонилась и пошарила в грязи. Ее фонарик. — Молоток, — крикнула она Велларду. — Ты молоток.

— Я ничего не слышу, сержант.

— Чертов глухарь!

— О, другое дело.

Она включила фонарик и встала на ноги. Тухлая вода стекала с нее ручьями. Она посветила вокруг. Кирпичные стены, обшарпанный свод, от которого отвалились куски, новые трещины, грозящие новыми камнепадами, колышущаяся вода… и впереди, в каких-нибудь тридцати футах, еще один завал.

— Видишь что-нибудь?

Она не ответила. Ниша была пуста, если не считать старой угольной баржи, а точнее, одной кормы, выглядывавшей из-под следующего завала. Здесь было так мелко, что даже ребенок — или его тело — торчало бы из воды. Фли дошлепала до баржи и, заглянув внутрь, посветила фонариком. Наслоения ила, плавающие деревяшки. Больше ничего.

Она уперлась локтями о палубу и зарылась лицом в ладони. Стоило так далеко забираться, чтобы уйти ни с чем! Интуиция ее подвела. Пустая трата времени и сил. Хоть плачь.

— Сержант? Ты в порядке?

— Нет, Веллард, — ответила она бесцветным голосом. — Не в порядке. Я возвращаюсь. Здесь ничего нет.

Высокие болотные сапоги, которые Кэффри одолжил у ППР, были ему велики на несколько размеров, и верхние края врезались в пах, пока он выбирался на свет божий. За короткое время, что он был в туннеле, толпа увеличилась. Репортеры, зеваки и подошедшие к ним люди из подразделения по расследованию автомобильных аварий сбились в кучу в сорока метрах от него и пытались что-то высмотреть. Все знали о приказе прочесать туннель и собрались понаблюдать за исполнением.

Кэффри проигнорировал репортеров, которые, перегнувшись через красиво отделанный парапет, свесили свои камеры в декоративные арки. Он выбрался на бечевник, уселся на промерзшую землю и принялся стягивать сапоги. Голову он намеренно опустил — опасался, как бы в кадре случайно не оказалось его разъяренное лицо.

Он надел и зашнуровал ботинки. В проеме туннеля появились Фли Марли и ее подчиненный, все в грязи, щурящиеся на солнце. Кэффри встал и направился по тропе в ту сторону, пока не оказался лицом к лицу с Фли.

— Своими руками вас задушил бы, — прошипел он. Она смерила его холодным взглядом. Под глазами у нее набрякли голубоватые мешки — признак предельной усталости.

— Какая неожиданность!

— Почему вы не вышли по моему приказу?

Она не ответила. Не отводя взгляда, стала отрывать от одежды куски налипшей глины. Потом передала дозиметр и аварийный ребризер члену своей команды для упаковки. Кэффри наклонился к ней, чтобы не услышали репортеры.

— Мы все из-за вас потратили четыре часа рабочего времени. Во имя чего?

— Мне показалось, я слышала какие-то звуки. Между завалами есть ниша. По крайней мере, в этом я не ошиблась. Она вполне могла оказаться там.

— Ваши действия противозаконны, сержант Марли. Изменение параметров поиска, определенных регламентом СТБ, является техническим нарушением закона. Хотите, чтобы главный констебль дал против вас показания в суде?

— Мое подразделение, по статистике, самое опасное в полицейских силах. За три года ни один из моих парней не пострадал. Ни от декомпрессии, ни в других передрягах. Даже ногтя никто не сломал.

— Вот… — он наставил на нее обвинительный палец, — вы сказали то самое, что объясняет суть происходящего. Ваши парни. Вы все это делали ради того, чтобы выставить напоказ ваше хреновое подразделение.

— Оно не хреновое.

— Еще какое хреновое. На глазах разваливается. Он еще не успел сообразить, что загнал в магазин патрон, как пуля уже вылетела. И поразила мишень в самую десятку. Видно невооруженным взглядом. Прошила насквозь и мягкие ткани, и кость. И отразилась болью в глазах. Фли уронила на землю свою сбрую, отдала каску и перчатки товарищу, поднялась по склону и направилась прямиком к своему фургону.

— Ч-черт. — Кэффри сунул руки в карманы и прикусил губу. Он себя ненавидел. Когда дверь фургона за ней закрылась, он отвернулся. С парапета на него глядел Проди. — Что? — Его захлестнул новый приступ холодной ярости — еще не прошло раздражение по поводу того, что Проди сует свой нос в дело Китсон. Раздражение тем более сильное, что сам Кэффри на его месте повел бы себя точно так же. Задавал бы неприятные вопросы. Выходил бы за рамки своей компетенции. — А, Проди? В чем дело?