Полной неудачей закончилась и попытка военного восстания в Каталонии весной 1817 года. Его глава, знаменитый полководец Луис Ласи, которому Каталония была обязана освобождением от наполеоновского нашествия, погиб от руки королевского палача.

В стороне от военных союзов и независимо от масонских лож, под боком у столичных властей возник и развился заговор Висенте Ричарта. Этот видный мадридский адвокат и писатель шел значительно дальше современных ему испанских революционеров. Сначала заговорщики задались целью овладеть особой короля и силой заставить его ввести конституцию. Но вскоре этот план был отброшен. Решили убить Фердинанда и его брата дона Карлоса, а затем провозгласить конституционным королем Испании одного из австрийских принцев.

Глава заговора взялся проникнуть во дворец и нанести удар. Но его задержали с кинжалом в дворцовых покоях — один из соучастников выдал смелого заговорщика.

Ричарт умер на виселице.

Для острастки непокорному народу голову казненного выставили на пике у мадридских ворот.

Тайная встреча двух офицеров экспедиционной армии затянулась. Разговор то и дело взрывался страстным спором. Голоса взметались вверх. Собеседники расходились в противоположные углы комнаты и с неистовыми жестами осыпали друг друга упреками.

Но вспышка гасла, тонула в виноватых улыбках. Спорящие «шли на сближение», обменивались примиряющими словами.

— И все же, Антонио, твоя вина огромна. Ты говоришь, Маркесито устал, был болен… Ну, а вы, призвавшие его? Почему ни один из вас в решительную минуту не остался с солдатами? Ведь эти люди уже на следующий день должны были идти в бой!

Откинув белокурую голову, полковник Кирога, могучий, статный галисиец, уставился синими глазами на Рафаэля:

— Ты должен понять… Положение оцениваешь по-разному: до наступления ожидаемых событий — и после. В Орденесе нам казалось, что все уже сделано. Не было сомнений, что назавтра Сантьяго будет наш!

— Вот, вот! И вместо того чтобы с верными людьми захватить город… эти самые люди берут вас за уши, как пойманных в капкан зайцев, и складывают в мешок. Клянусь памятью матери, всякий раз, когда я думаю об этом, я близок к помешательству от стыда и бессильной ярости!

— Но пойми же — предательство! Этот Чакон…

Риэго вспылил:

— Пусть черти в аду растерзают тех, кто в оправдание себе говорит о Чаконе! Галисийские шакалы давно сожрали бы эту падаль, всех Чаконов, если бы вы не вели себя как обжоры, забывшие обо всем на свете за пучеро [27] и агуардиенте [28] … Истинные патриоты и во сне должны помнить о бедах родины!

Галисиец возмутился. Кто этот человек, чтобы бросать такие обвинения?

Скривив пренебрежительно рот, Кирога процедил своим густым баритоном:

— Самые несносные из людей, каких мне приходилось встречать, — это те, которые поучают других храбрости, чести. А сами? Сами дают отплыть за океан армии, готовой к революционному действию! И позволяют себе поносить тех, кто, рискуя головой, поднял войска, но упал, споткнувшись на измене.

Риэго уже раскаялся в своей горячности: «А ведь он прав!..»

— Антонио, друг! Слова, как бы обидны они ни были, не в силах разрушить наш союз. Мы сами, может быть, разделим участь Маркесито… Не для спора возвращаюсь я снова к Орденесу: мы должны с тобой понять причину поражения Маркесито.

— Что еще я могу прибавить? Ведь я уже рассказал тебе всю историю этого пронунсиамиенто.

— Но солдаты?.. Они ведь присягнули нашему Делу!

— Все были подкуплены врагом — кто золотом, а кто обещаниями.

— Порльер тоже обещал, и немало.

— Ты прав, но пока солдат недостаточно разумен. Его патриотические чувства еще в пеленках. Понимаешь, ведь мы ведем его на борьбу за какое-то общее благо, совсем для него туманное. И при этом он рискует головой… А тут ему предлагают блестящие реалы, вино да еще сверх всего отпущение грехов.

Рафаэль досадливо отмахнулся:

— Вот как! Значит, полковник Кирога готов пожертвовать собой ради свободы родины, а солдат на это не способен. Его надо охранять от соблазна… от десяти реалов…

— Но, милый мой, как можно сравнивать офицера и солдата? Чтобы полюбить свободу, нужно выйти из мрака. Но побороть невежество народа можно только в свободном государстве. Этот порочный круг мы призваны разорвать.

Риэго поднялся с кресла и зашагал по комнате.

— Нет, главное в ином, совсем в ином! Чтобы в решительную минуту удержать людей от перехода на сторону врага, мы сами должны горячо верить в правоту нашего дела! И знаешь, Антонио, — остановился Рафаэль перед своим собеседником, — я бы. не подпускал к революции всех этих генералов с. запятнанной репутацией. Ну к чему заигрывать с Балье-стеросом? Каждому солдату известно, что этот герой еще при Годое украл три тысячи солдатских пайков. А Лабисбаль? И того хуже…

— Это сплетни, и только! — раздраженно прервал собеседника Кирога. — Бальестерос наш, вполне наш. Уж не слышал ли ты разговоров и обо мне?

— О тебе?..

— Ну так послушай! Вот что говорят об Антонио Кироге. После казни Порльера Кирога продался тирании. По поручению ставленника камарильи генерала Сан-Марко он повез секретный доклад королю о подробностях подавления восстания Порльера. Выполнив свою миссию…

— Что за шутки, Антонио?!

— Погоди, это еще не все. Выполнив свою миссию, Кирога сумел обратить на себя внимание одной знатной дамы. Ее нежному сердцу он обязан полковничьими эполетами и командной должностью в экспедиционной армии.