Через иностранных послов Фердинанд VII хорошо знал о планах Священного союза и направлял все свои интриги на то, чтобы ускорить его вооруженное вмешательство в испанские дела.

Намерения европейской реакции не составляли тайны и для вождей либералов. Однако внутренне слабое испанское либеральное движение не было в состоянии пойти на единственно действенную, неотложную меру защиты революции — не могло покончить с королем Фердинандом и с монархией.

Потоки пламенных речей не рождали дела.

О слабости испанского либерального движения судить можно лучше всего, если сопоставить его с якобинской революцией во Франции.

Якобинцы убрали с исторического пути своей родины выродившуюся династию, экономически и политически слабая испанская буржуазия и ее идеологи-либералы робко остановились у ступеней трона.

Французская революция и особенно питавшие ее идеи просветительного движения совершили величайший переворот в сознании народа, показав ему подлинное лицо католической церкви. Кадисская же конституция санкционировала «единую истинную религию, католическую, апостолическую, римскую».

Наконец революция во Франции дала землю крестьянам и, таким образом, связала их неразрывно со своей судьбой. Испанские либералы, бывшие выразителями интересов части помещиков и тех слоев городской буржуазии, которые владели землей, не пошли дальше отмены феодальных привилегий и прав сеньоров. Поэтому-то крестьянство и оказалось впоследствии легкой добычей контрреволюции.

Отсюда проистекало последнее и главное отличие испанской революции от революции во Франции. Тогда как французская революция была мощным, неудержимым движением вперед целой нации, революция в Испании захватила преимущественно лишь городское население.

Прошло девять лет с того времени, как учредительные кортесы в Кадисе провозгласили отмену сеньоральных повинностей. Принятый депутатами закон не был проведен в жизнь, но глубокое впечатление, произведенное им на народные массы, еще не изгладилось.

С момента созыва кортесов 1820 года крестьяне с нетерпением ждали, что даст им новая конституционная власть.

Первая сессия кортесов открылась 9 июля 1820 года. А уже через два дня депутат Альмеро Альпуэнге выступил с речью, в которой горячо настаивал на немедленном подтверждении закона 1812 года и об отмене. сеньоральных прав. Этот представитель городской демократии потребовал отмены и самого права сеньоров на владение землей. В кортесах разгорелись жаркие прения. Гаско, другой представитель демократии, предложил уничтожить церковную десятину и снизить взимаемые с крестьян государственные налоги. Гаско выражал сомнение в том, что крестьянина удовлетворят такие отвлеченные блага, как конституция, свобода, правопорядок, если ему по-прежнему нечем будет утолить свой голод.

Альпуэнте требовал отмены всех крестьянских налогов и повинностей. «Прямые и косвенные налоги, — заявлял он, — отнимают у крестьянина не только весь его доход, но даже и насущный хлеб. Они высасывают всю кровь. Мы не можем и не должны ничего требовать от крестьянина. Что может дать тот, кто ничего не имеет? А почему эти несчастные ничего не имеют? Потому, что другие имеют всё! Эти важные господа, эти гранды — вот кто завладел всем! И пока эти узурпаторы не вернут захваченного, мы не должны ничего требовать у народа. Испанский народ подобен вьючному животному, нагруженному так, что оно не в силах подняться с земли».

Много таких же речей лилось с трибуны кортесов. Слова эти доходили до народа, будили в нем уверенность, что наконец-то будет уничтожен вековой помещичий гнет.

К концу 1820 года испанское крестьянство пришло в движение. Во многих местах крестьяне отказывались вносить деньги по повинностям сеньору, прекращали уплату церковной десятины. Кое-где пошли и дальше — приступили к разделу помещичьих земель и накопленных в поместьях запасов: зерна, вина, оливкового масла, бараньих туш. В Авиле крестбяне нарезали себе наделы из нераспаханных земель крупнейшего землевладельца страны герцога Медина Сели. Во многих провинциях, особенно в Валенсии и Мурсии, крестьяне делили между собой выпасы й не тронутую плугом целину. Депутат Лопес говорил в кортесах об эгом движении крестьян: «Множество деревень не только отказалось платить повинности сеньорам, но и завладело их землями, пастбищами, лесами… Крестьяне отказываются платить арендную плату, обращают землю в свою собственность».

Вопли дворян, требовавших присылки военной силы для охраны их поместий, всполошили правительство. Министр внутренних дел Аргуэльес, не колеблясь, принялся за «наведение порядка». Мятежных крестьян согнали с помещичьих земель, «законным» владельцам возвратили их скот и продукты. Зачинщики самовольного дележа были строго наказаны.

Карательные меры, к которым прибегло либеральное правительство, ошеломили крестьян. Значит, пока что ничего не изменилось в Испании. Речи речами, а сеньор как был, так и остался безраздельным хозяином земли и всего, что добыто трудом арендатора и батрака.

И все же в эту пору, в середине 1821 года, крестьяне еще не теряли надежды на то, что кортесы принесут освобождение от помещичьей кабалы и дадут им и землю. В народе еще не чувствовалось равнодушия к новой конституционной власти и уж подавно не было к ней враждебности. Народ ждал!

И вот долгожданное свершилось — 7 июня 1821 года кортесы приняли закон об отмене сеньоральных прав. Все крестьянство Испании всколыхнулось. Со всех концов страны деревенские общины посылали в кортесы благодарственные адреса и письма.