Дубыня сверкнул глазами, но Клуд его успокоил:

— Не сердись. Добрее этого карлика нет человека в этом паршивом Херсонесе. Я не люблю город, Дубыня… Мерзко все живут здесь: обманывают друг друга, любят деньги и золото, поклоняются своему Богу, но сами развратничают, грабят, убивают, потом просят прощения у попов и опять берутся за старое… Мне кажется, что они и храмы построили, чтобы было где просить прощения за свои греховные деяния…

И уже в терме, после парной, развалясь на холодных каменных лавках, Доброслав поведал историю, после которой они с карликом подружились.

…В тот вечер Андромед непредусмотрительно отпустил своего слугу с женой навестить родственников, оставив при себе лишь их сына, тоже немалого роста и не жалующегося на отсутствие силы и здоровья.

В таверну вошли четверо мужчин, сели в углу и заказали жареное баранье мясо и вино. За окнами темнело. Посетители один за другим покидали таверну. Но четверо в углу, казалось, и не обращали внимания на время; они с аппетитом поглощали жирное мясо, запивая его вином, о чем-то оживленно говорили и весело хохотали. Изредка лишь оглядывали все больше пустеющий зал таверны.

Они, конечно, не могли не заметить, что сегодня посетителей обслуживают всего двое — сам хозяин-карлик и юноша. И видимо, тогда-то у них и возник грабительский план.

Когда в зале, кроме них, никого не осталось, они подозвали Андромеда получить с них за ужин, и пока один доставал кошелек, трое заперли на засов дверь и приставили к горлу юноши акинак. Но карлик все-таки сумел проворно вывернуться из рук «платившего», подбежать к двери, отдернуть засов и с криком «Стража!» выбежать на улицу.

На его счастье, мимо проходил оказавшийся в Херсонесе по делам тиуна Доброслав с Букой. Он пустил собаку в таверну и следом за ней вбежал сам. Встал, вынув кинжал, у входа. Грозный, могучий, полный решимости. А рядом с ним застыла, готовая к прыжку, Бука, злобно оскалив пасть на разбойников. Никто из них даже не посмел шевельнуться…

Андромед привел стражников, и грабители были отправлены куда следует.

— Как тебя зовут? — спросил карлик у Доброслава.

— Клуд…

— Клуд? А что это означает?

— Колдун…

— Врешь, никакой ты не колдун, — улыбнулся карлик, обретая после испуга нормальное душевное состояние. — Ты, наверное, язычник, Клуд?

— И что же?

— Это ничего не меняет, — поспешил заверить карлик. — А как ты кличешь свою собаку?

— Бука.

— Бука, — обратился к ней хозяин таверны, — иди, тебя накормит вон тот юноша.

— Она пойдет только тогда, когда я ей скажу. Иди, Бука.

Собака покорно пошла, а карлик вынул из-за пазухи мешочек с деньгами и стал отсчитывать несколько золотых.

— Спасибо вам, колдун и Бука. — И карлик протянул Доброславу золотые. — Отныне моя таверна «Небесная синева» будет и вашим домом. Можешь приходить сюда в любое время суток… Меня зовут Андромед.

И сейчас Клуд стал оправдываться перед Дубыней:

— Наверное, мне не следовало бы брать византины, все-таки добро не должно совершаться за деньги… Ты же знаешь, я вот уже девять лет коплю их на поездку в Киев… И взял. Но не стал ничего объяснять Андромеду. Тем более что он сразу определил во мне язычника. Но золото больше любят они, христиане, чем мы, язычники. Хотя их Бог, говорят, и порицает алчность…

Посвежевшие, вышли они из термы и поспешили к таверне карлика, потому что было уже далеко за полдень. И им навстречу попадались принаряженные греки с женами и детьми, которые направлялись к базилике Двенадцати апостолов. Там сегодня и назначено церковное шествие с крестами, хоругвями и иконами во благодарение Бога, избавившего город от беспорядков и бунта черни…

— Слышал, что говорили в парной? — спросил Доброслав.

— А что?

— Уши тебе мылом залепило?.. Якобы охлос взывал: «Долой императора Михаила-пьяницу и его наместника Никифора…»

— Да ну?

— Вот и «ну»… Видишь, как ловко: началось с сарацин, а перекинулось на василевса и протосфария… Хотя я бы на их месте тоже это кричал… Думаешь, одним нам плохо живется?..

— Но мы-то почти рабы, поселяне… Я и вовсе бывший каторжник. А они, греки, — свободные граждане…

— Свободные тоже разные бывают: одни в ванне моются, другие — в море… — И Клуд засмеялся, вспомнив слова стражника Хрисанфа.

В таверне они подстригли бороды, прополоскали зубы каким-то душистым раствором, который предложил им Андромед, принарядились: Дубыня сменил свою душегрейку шерстью вовнутрь из волчьей шкуры, служившую ему верой и правдой много времени, на рубаху из иранского бархата и штаны на новые. Доброслав надел куртку из тонко выделанной лосиной кожи с бахромами у пояса и короткую в рукавах, а запястья перетянул ремешками с металлическими бляшками. При этом его грудь, мощная, мускулистая, оставалось открытой, и на нее Доброслав нацепил серебряную цепь — подарок отца…