Однако в тот вечер в Купертино, накануне его поездки в Мексику, я была недостаточно зрела, чтобы понять, что Стив сам находится в большой беде и именно поэтому создает чувство потери в других. Это обстоятельство было вне пределов моего юношеского понимания, и я настолько устала от его непрекращающихся проявлений социальной неприспособленности, что внутри меня сработал некий механизм самозащиты, и я начала отказываться от дальнейшего развития наших отношений. Я не знала, что надо было с ним это обсудить, не говоря уже о том, что я не имела ни малейшего представления, как именно это сделать. Я уверена, мне препятствовали как мои собственные ограничения, так и его. Мне хотелось громко ворчать, кричать и топать ногами, поскольку он использовал свои слабости, чтобы манипулировать людьми, которые не знали, что происходит. Я не могла описать это словами, и даже если бы сумела, он вряд ли бы захотел выслушать.

К весне 1973 года я больше не навещала Стива в колледже. После того как он решил оставить учебу, мне негде было остановиться, да и в любом случае я не хотела к нему приезжать. Таким образом, наша удаленность друг от друга, эмоциональная и прочая, росла. Он находился в смятении.

Однажды ранней весной Стив позвонил мне, чтобы сказать, что он арендовал комнату в доме неподалеку от Рида. Он спросил, перееду ли я в Портленд, чтобы жить с ним, как только закончу старшую школу. «Нет, мне очень жаль, но нет», – ответила я. Он казался настолько расстроенным, что мне стало не по себе из-за моего отказа. Однако у меня не было там никаких знакомых, да и мое отношение к Стиву в тот момент времени оставляло желать лучшего. По правде говоря, я чувствовала, что все то бессознательное, что было между нами, слишком велико, чтобы способствовать счастью. Впоследствии я начала понимать, что он встречался с другими девушками в то время. Он сам бахвалился и кичился этим много лет спустя. Он учился в колледже и был окружен различными красивыми и интересными молодыми девушками, так что все логично. Однако на самом деле – и я не осознала этого в то время – он попросил меня переехать к нему, чтобы остановить его от продолжения тех, других отношений. Это было его попыткой не разрушить наши отношения.

Я думаю, что Стив позвонил мне и озвучил свое предложение, поскольку у него была прекрасная мечта о нас двоих как о паре. Он хотел, чтобы я переехала в Портленд и начала серьезно заниматься живописью, пока он сочинял бы стихи и учился играть на гитаре. Однако отчасти все это осталось лишь пустыми домыслами, которые крутились исключительно в его голове, куда он поместил свою воображаемую «Инструкцию по превращению в Боба Дилана». Это был отличный план, гораздо более четко сформулированный в его голове, чем любой другой план, который имелся у меня для самой себя. В тот момент я не могла стать профессиональным художником, поскольку не знала, как концентрироваться или тяжело работать. Я нуждалась в практике, опыте, советах от хороших учителей. И поскольку я не видела перспективы для Стива в качестве музыканта, у меня не было основополагающей веры, необходимой, чтобы поддержать идею объединения наших судеб таким образом.

Я больше не строила себе никаких фантазий.

Стив начал походить на тряпичную марионетку, потерявшую тугие нити, на которых держалась его связь со своим превосходством. Я никогда не упускала из виду его красоту и не сомневалась в том, что он выдающийся человек. Я всегда верила в него. Однако он настолько закрутился и запутался, что я не знала, что могла бы сделать, чтобы тогда как-нибудь помочь. Именно в то время для Стива начался, на мой взгляд, один из самых тяжелых периодов нескрываемого замешательства. Это было отражено в парадоксальных словах песни Дилана, согласно которым нет большего успеха, чем неудача, и что неудача – это всегда неприятно. Лично у меня, в отличие от него, никогда не получалось оставаться такой искренней при столкновении с подобными трудностями, а потому это оказался один из тех моментов, когда я испытывала глубочайшее благоговение перед ним. Это было началом того периода, когда я стала верить в провал Стивена Пола Джобса намного сильнее, чем в успех.

Однажды, примерно в марте 1973 года, мать Стива как бы случайно наткнулась на меня и ненароком спросила, не хочу ли я пожить в их доме, в комнате Стива до тех пор, пока не закончу старшую школу. Я думаю, что она поставила вопрос так осторожно, чтобы не шокировать меня. Однако я была шокирована, и мне стало чрезвычайно интересно, откуда взялся этот вопрос. Почему она предлагает мне пожить у них? Может быть, она знает, что моя мать психически больна? Вполне возможно, что всей школе известно об этом, однако я не намеревалась обсуждать свои проблемы публично.

Не желая обидеть Клару, я промямлила в ответ что-то наподобие: «Огромное спасибо, но нет, еще раз спасибо». НЕТ! – подумала я про себя, учитывая возможные последствия. Дело было в том, что в то время я встретила Джима, парня из моего художественного класса, и мы проводили много времени вместе. Я не могла находиться в доме родителей Стива, пока росла моя привязанность к этому новому мальчику. Это было бы нечестно. Однако, кроме того, предложение Клары испугало меня. Я чувствовала себя изгоем в собственной семье и не имела ни малейшего представления, как влиться в другую. Это было бы похоже на тюрьму. В то время, когда дети не доверяют старшему поколению, ее предложение оказалось полной неожиданностью, хоть и выглядело великодушным. Однако у меня не было с ней близких отношений, и я не нуждалась в ее великодушии. Мне казалось, что в происходящем нет никакого смысла. Лишь позднее мне пришло на ум, что, вполне возможно, Стив попросил ее сделать мне такое предложение, за счет чего он рассчитывал сохранить меня в своей жизни. Я уверена, что она не стала бы первой рассматривать такую возможность без просьбы с его стороны в любом случае. Просить других людей выступить для него посредником всегда соответствовало стилю Стива.

На смену весне пришло лето. Я жила в квартире своего отца в Купертино, была абсолютно свободна и могла делать то, что нравится, когда мой отец отправлялся в командировки. Я допоздна гуляла с Джимом, и мы бродили по Саннивейлу, Лос-Альтосу, Купертино, вниз по длинным темным улицам, сквозь цветущие вишневый и абрикосовый фруктовые сады, иногда до самого рассвета, стремясь узнать друг друга лучше. Это был богемный стиль жизни, к которому меня всегда тянуло, и мне при этом удавалось удерживать свои оценки на высоком уровне. В те голубые звездные ночи мы тихо разговаривали друг с другом и много смеялись, пока шли вдоль тихих улочек, забирались босиком на крыши машин, лазили через заборы и окна, карабкались на кровли домов, верхушки деревьев и холмов, слушали, как одинокие собаки через огромные расстояния лают друг на друга. Иногда все это продолжалось до самой поздней ночи. В темноте территория приобретает отличные от дневного времени очертания, и в этом я нашла свой путь из серости обратно, к полноценному чуду.

Чувства Джима были теплыми, человеческими и земными. Наши отношения оставались платоническими: мы больше походили на счастливых душевных приятелей, которые влюбляются друг в друга, однако не очень серьезно. Как и мне, ему нравилось жить внутри альтернативных миров. Он был без ума от трилогии Толкина «Властелин колец» и уже наполовину ее проиллюстрировал, когда мы с ним встретились. Зрелище было великолепное. Однажды, когда он лежал на моем диване, а я сидела на полу рядом с ним, мы обнимались и целовались, я чувствовала его дыхание на моем лице, и он прошептал: «Я люблю тебя». Я едва успела понять смысл этих слов, прежде чем все мое существо, вся моя суть, казалось, провалилась в какие-то неизведанные, даже несуществующие глубины, на сотни тысяч миль ниже, чем любая поверхность. Выражение его любви шло из глубины сердца, и я признаюсь, что позже я сравнивала его с выражениями любви Стива, которые в тот момент, казалось, больше связаны с неуверенностью, нежели с чем-либо иным. Однако я все еще была крепко привязана к Стиву и любовным чувствам, которые ощущались одновременно неустойчивыми и огромными. Они были огромными. Сегодня, когда все склонны выискивать везде и во всем патологии, легко подумать, что нас со Стивом влекло друг к другу, поскольку мы оба, по существу, были детьми, лишенными матери. Однако в действительности отсутствие матерей помешало нашей любви, искренней и неподдельной. Я любила Стива. Он был для меня временем и безвременьем, я все оценивала по нему. Я бы связала свою судьбу со Стивом, предпочтя его кому-либо иному, если бы я знала как. Однако я не знала.