В мае или в июне мы с Грегом переехали в город Далхаузи в штате Уттар-Прадеш, Индия, чтобы спрятаться от жары. Во время европейской оккупации Далхаузи был английским поселением, который использовался британцами, чтобы избежать воздействия палящего летнего солнца. С нашего переднего двора открывался вид на утес высотой семь тысяч футов, переходящий в равнины, где нечеткая дуга горизонта пересекалась с небом, которому, казалось, не было конца и края. Великий индийский поэт Рабиндранат Тагор жил на самой вершине горы, на которой мы обосновались и откуда открывался самый необычный вид на пики Гималаев. Ничто из того, что я когда-либо видела, не могло сравниться с великолепием этого зрелища.

Грег помог мне обосноваться в Далхаузи, а потом отправился на автобусе в Тегеран через Пакистан и Афганистан, чтобы преподавать английский язык и заработать денег, благодаря чему мы могли остаться в Индии более длительное время. У меня была слишком сильная дислексия, чтобы учить английскому языку: любой иранец или иранка, скорее всего, понимали английскую грамматику лучше меня, поэтому Грег поехал один.

Около двадцати уроженцев Запада, попавших в Индию со всех уголков США и Европы, переехали в район горы, чтобы спрятаться от жары в тот сезон. Месяц спустя после прибытия большинства из нас в Далхаузи вместе со своей женой Джириджей появился Лари Бриллиант. В период с 1973 по 1976 год он работал вместе со Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) и помогал искоренить оспу в Индии. Пока он этим занимался, Джириджа писала свою кандидатскую диссертацию по изучению проблем, с которыми женщины сталкиваются в обществе. Мы все были очень рады познакомиться с ними. Однажды они пригласили всех к себе на обед.

Единственное, что я запомнила из празднеств того вечера, – это рассказ Джириджи о ее исследовании. Она сказала, что наиболее высокие показатели самоубийств наблюдаются среди молодых индусок, которые недавно вышли замуж. Серьезные вещи откладываются в памяти, как ничто иное, и я помню, что захотела узнать ее поближе, поскольку сообщенный ею факт был просто ужасным. Джириджа, яркий представитель своего времени, обладала производящей сильное впечатление грациозностью. Цвета одежды, которую она носила, были приятными и легкими: шелковая блузка и юбка широкого фасона, волочившаяся по полу, когда Джириджа стояла, ходила и готовила. Своей юбкой она рассекала воздух таким образом, который вызвал у меня ассоциации с вальсом из диснеевского мультфильма. Это была счастливая женщина, и я удивлялась ее браку – он производил впечатление счастливого союза.

Когда Джириджа говорила, было видно, что перед нами осторожный докладчик, со стороны обозревавший и понимавший суть процессов, которые я в настоящий момент назвала бы преступлениями против человечности. Она была осмотрительна и ясно излагала свои мысли: ее глаза расширялись, чтобы продемонстрировать нам весь масштаб тех ужасов, которые она не могла передать словами. Она поделилась этой информацией с нами, когда мы стояли группой, однако я хотела поговорить с ней один на один и узнать больше. Она сказала мне, что молодые женщины, выходя замуж в Индии, переезжают в огромные семьи своих супругов. У молодой индусской жены нет никакого статуса и никакой власти. Ее ценят меньше всех, меньше всего о ней заботятся и понимают менее всех остальных в новой семье. Если семья жестока, как чаще всего и бывает, то девушка попадает в беду: свекровь может взять на себя воспитание ее детей, а золовки могут подкладывать ей в еду камни, чтобы она сломала себе зубы, или делать другие гадости, похуже. Если эмоциональное окружение становится невыносимым, молодые жены чаще всего видят единственно возможный выход из ситуации в самоубийстве. На этой информации Джириджа не остановилась: «Если она выдерживает эти суровые испытания, то может в будущем сама взять под контроль воспитание детей своей снохи». Я помню, как я подумала: какой ужасный замкнутый круг. Возможно, что богини и находятся на равных условиях с богами в Индии и индуизме, однако реальные обычные женщины ужасно страдают. Можно многое сказать о ценностях культуры по тому, как в ней относятся к отдельному сегменту населения. В данном случае показателем выступало отношение к молодым женщинам, которые рожали детей и от которых зависело будущее всей нации.

Однажды, после того как Грег вернулся из Ирана, два наших друга, которых мы встретили в Нью-Дели, неожиданно сказали нам, что в городе, в модном отеле «Ashoka», остановился 16-й Кармапа [8] и что мы можем получить у него персональный даршан [9] . По происхождению Кармапа тибетец, и его линия перевоплощения начала прослеживаться в тибетском буддизме на двести лет раньше, чем линия далай-ламы. Неимоверно обрадовавшись, Грег и я взбодрились духом и поймали рикшу, чтобы добраться до отеля, в лобби которого мы встретили наших друзей. Нас приняли немедленно. Мы прошли настолько легко, что это было подобно ощущению свободного падения.

Прежде чем пропустить нас во внутреннее святилище, где сидел Кармапа, монахи разъяснили нам четверым, как следует вести себя в присутствии его святейшества. Нам было велено стоять прямо и при этом сложить руки в молитвенном жесте над головами. Затем нам следовало опустить руки на уровень нашего третьего глаза, а позже поднести их к сердцу. После этого мы должны были высунуть языки и опустить их по направлению к подбородку, а также закатить глаза вверх и поклониться. Три поклона предполагали, что мы должны распростереться на полу перед тем местом, где сидел Кармапа. Я была смущена, однако готова сделать все, что понадобится, чтобы удостоиться чести находиться в его присутствии.

Нас ввели в комнату, его святейшество сидел и наблюдал за тем, как мы выполняли вызывающую головокружение рутину до тех пор, пока мы наконец не встали в одну линию, как четыре мушкетера, затаив дыхание и думая о том, что будет дальше. С точки зрения представителя западной цивилизации, то, что я скажу дальше, покажется полной бессмыслицей, однако это правда – что мы все вчетвером стояли вместе, но каждый из нас получил персональную аудиенцию у его святейшества. Сверкающий свет появился в его взгляде, когда он посмотрел нам в глаза, каждому по отдельности и всем нам одновременно. С этого момента я знала, что нахожусь в присутствии совершенно просветленного, многомерного человеческого существа. Он пристально на меня смотрел, и я чувствовала, как расширяется мое сознание и как внутри меня разгорается огонь. Позже я глядела на его изображение, висящее в магазине книг по духовной тематике в Пало-Альто, и испытывала те же самые ощущения.

Кармапа через переводчика задавал вопросы и, казалось, самым чудесным образом смеялся над нами все это время. Часть соглашения по получению от него благословения заключалась в том, что он даст каждому из нас тибетское имя. На Востоке учителя и гуру часто дают своим подопечным имя бога. Двумя разными учителями мне были даны другие имена, Паравати и Шарда, и теперь я должна была получить третье. Я не преследовала цели коллекционировать священные имена, так получалось. Кармапа собирался на ланч, поэтому нам сказали прийти за своими именами на следующий день. Вернувшись в назначенный час, мы прошли через еще один раунд поклонов и в очередной раз почувствовали возбуждение из-за того, что каждого из нас принимают индивидуально, словно у его святейшества четыре головы и восемь глаз. Он заставил монахов достать шляпу и вытащить из нее одну за другой бумажки с именами. Каждое имя было написано тибетской системой письма и оглашено вслух, после чего бумажку передавали переводчику, который объяснял его значение на английском и передавал ее каждому из нас. Я не помню своего тибетского имени, однако я хорошо запомнила его перевод: «Хранитель врат». Кармапа побуждал нас задавать вопросы, и после небольшой сессии вопросов и ответов мы были отправлены на чересчур людные, озаренные солнцем, шумные улицы центра Нью-Дели.